К сожалению, нашим планам не суждено было осуществиться. Михаил Кузьмич Янгель скончался от третьего инфаркта пятнадцатого апреля шестьдесят девятого года, где-то в одиннадцать часов вечера (!) в своем кабинете. Когда его обнаружили, он был уже мертв. Видимо, некоторое улучшение самочувствия после моих сеансов внушило ему ложную уверенность, будто он здоров и может работать, как здоровый.
Когда я об этом узнал, то во второй раз в обоих жизнях искренне пожалел, что мне не дано напиться до поросячьего визга. Первый раз был, когда у Антонова умерла жена.
Глава 20
Надо сказать, что наша с Антоновым деятельность привела к задержке не только американской луной программы, что продемонстрировал более поздний, чем в той истории, полет «Аполлона-8». Советская программа «Союз» тоже притормозила, несмотря на то, что полет Комарова завершился благополучно. Однако во время него вскрылись недоработки и помимо парашютной системы, да еще и Антонов подкинул дополнительных материалов про дальнейшее развитие аппаратов серии «Союз». В общем, после полета «Союза-1» последовала пауза в пилотируемых запусках почти на два года, «Союз-2» и «Союз-3» летали и пытались стыковаться в беспилотном варианте. Правда, у них не вышло, стыковка получилась только у четвертого и пятого, да и то не идеально. Причем газеты не скрывали, что первая попытка тыковки вообще не получилась, а вторая хоть и получилась, но так себе. И корабли с самого начала именовались «Союзами», а не какими-то «Космосами» с четырехзначными номерами.
И, наконец, полетел шестой «Союз» с Береговым, а на следующий день седьмой, пилотируемый Гагариным.
Да, мартовской катастрофы шестьдесят восьмого года удалось избежать — получивший все сведения ней Шелепин с этим справился. И Гагарин теперь встречал восьмую годовщину своего первого полета на орбите. Именно двенадцатого апреля им с Береговым удалось хоть и со второй попытки, но безупречно состыковать свои «Союзы».
— Кстати, на тебя Юрий Алексеевич обижается, — заложил мне первого космонавта Шелепин. — Считает, что с именно с твоей подачи планируемый срок высадки наших космонавтов на Луну отодвинулся аж на восемьдесят четвертый год. То есть Гагарину лично поучаствовать в нем уже не светит, чему он отнюдь не рад.
— Почему? Ему же будет всего полтинник, можно и слетать, если здоровье позволит и не случится задержек в программе.
— По-моему, пятьдесят лет для полетов в космос уже многовато.
— А по-моему, это вообще чуть ли не юность какая-то сопливая. Гленн вон в той истории в семьдесят семь лет летал, и ничего. Так что, как будет такая возможность, передайте Юрию Алексеевичу, что лично я, хоть и не вхожу в руководство, именно его вижу лучшим командиром первого советского корабля, высадившегося на Луне. И собираюсь отстаивать свою точку зрения. Если, конечно, он свое здоровье за оставшиеся пятнадцать лет не угробит.
— А сам не хочешь?
— Куда, на Луну? Господь с вами!
— Зря ты так. Ну, Луна — это отдаленное будущее, но на орбиту мы летаем и будем летать. Неужели тебе не интересно, как ваши с Антоновым способности будут работать в космосе?
— А ведь он дело говорит, — сообщил мне Антонов. — Ты-то свое детство просто не помнишь, а я свое — прекрасно. Мечтал я стать космонавтом, чего уж теперь скрывать, мечтал. И даже, помнится, всерьез расстраивался, что, возможно, не доживу до межзвездных полетов, зато про Венеру, Марс и пояс астероидов никаких сомнений не было. Лет этак до четырнадцати, потом они начали появляться.
Блин, подумалось мне. От одного Шелепина я бы еще как-нибудь отбрехался, но от Антонова так просто не получится. Тоже мне, нашелся энтузиаст космонавтики!
— Сам ты энтузиаст, — не задержался с ответом духовный брат. — До сих пор даже не кандидат в члены ЦК, зря только в ВПШ штаны просиживаешь. Оказывается, это не такое простое дело, туда пропихнуть не пойми кого. Зато героический космонавт в ЦК войдет аж без вазелина, прямо сразу членом. Единственно, со временем у нас с тобой не очень, а тренировки на космонавта могут его немало отнять. Но тут можно сыграть на том, что ты будешь не пилотом и не командиром, а бортинженером. Кто, кроме тебя, сможет нормально настроить заглючившие компы на орбитальной станции?
— Фроловский.
— Во-первых, у него близорукость. А во-вторых, вам там обоим работы найдется по уши.
— Ладно, уговорил, змей.
— Не змей, а дракон, это разные зверюшки.
— Пожалуй, вы правы, Александр Николаевич, — вздохнул я. — До полетов на Луну надо еще дожить, а на орбите уже сейчас работать и работать. Дел хватит и мне, и Фроловскому.
— Он же очкарик.
— Феоктистов тоже, и ничего, нормально слетал.
— Вот именно, а потом прилетел и начал мутить воду — мол, нечего людям на Луне делать, а тем более на Марсе.
— Так ведь умный человек, никуда не денешься. Значит, я в общих чертах согласен, вот только много времени на подготовку выделить не смогу. Да и росту меня метр восемьдесят два, для космонавта многовато.
— А это уже вы с Гагариным сами решите. И с Челомеем, он же делает орбитальную станцию «Алмаз».
— Ах, да, — вспомнил я. — Владимир Николаевич просил помочь ему отбиться от дурацкого указания установить на станцию двадцатитрехмиллиметровую пушку Нудельмана.
— Это не ко мне, к Устинову. И почему дурацкого?
— Да не будет ее никто на абордаж брать! А если найдутся такие идиоты, так им за глаза «Калашникова» хватит. У всей космической техники, что у нашей, что у ихней, корпуса чуть ли не из фольги.
Кстати, история с автоматом получила неожиданное продолжение.
К апрелю у нас Антоновым уже появилась уверенность, что с лейкозом «товарища» Якова Гольдберга мы справимся,
