— Дио!
Пещерный обнажает зубы, щурится недовольно. Он считает мои выходки трусостью; я же не считаю неправильным то, что не желаю в бою сдохнуть. Я — не герой, нет. Никто из нас — не герой. Если мы погибнем, о нас не сложат песни. Скорее просто забудут.
Даже сейчас куда больше я хочу уйти. Из Аркватты, из тоу. Я — музыкант, я — танцор, а никак не охотник на больших волосатых тварей. Но я стараюсь думать о том, что без меня эта троица не продержится. К тому же двадцать су — далеко не то, что можно случайно найти по дороге из деревни в деревню.
— Захлопни свой рот! — Вновь приходится перекрикивать весь окружающий шум. — И завали дверь хоть чем-то!
Какое-то время он не шевелится, только верхняя губа дергается. Но за неимением иных идей и из-за того, что никто не хочет входить в маленький домик и оставаться там один на один с лишаром, Дио тащится к входу. Он что-то недовольно ворчит себе под нос, путает слова. Но среди них вновь встречается «бесполезная». И, кажется, «красотка».
Торре хватает стоящую у дома лавку на маленьких толстых ножках и закрывает ей дверной проем. Для верности — прижимается к ней спиной.
— Где же ваши наемники? — Смеюсь и хватаюсь за ветку ближайшего, не плодоносящего роэля. Она легко, с треском надламывается, шуршит листвой.
Знаю ответ: нет их. В желудке зверя. Да и едва ли наемники Аркватты представляли из себя хоть что-то. Деревушка точно сошла со страниц книг, а это значит лишь одно: персонажи в ней тоже книжные — сплошь добряки и весельчаки. Может, кроются внутри чернота да гниль. Только кто же будет себя наружу выворачивать?
— Так пропали, — Зенки выглядывает из-за двери таверны. Видать, там оставил девочку. Ничего, пусть пьет. Чтобы выбить из головы ненужные мысли, выпивки нужно больше, чем времени.
— Тащи сюда лампу. — Ожидавший чего-то другого, он смотрит на меня и хлопает глазами. — Масляную лампу! — Сквозь зубы цежу ругательства: нужно было самой все делать.
Аркватта горит. Аркватта почти мертва. На улицах не видно никого, кроме нас, точно уничтожил всех зверь клятый. Пожрал, даже косточки не выплюнул. Только знаю: наверняка кто-то остался. Закрылся в доме, в таверне под стол забрался и потягивает дешевую выпивку. Глупцы, которые не желают покидать родные места. Надеются на то, что хранители — те, которые за урожай да деньги отвечают, — защитят. Но им наплевать. Нам — тоже. Дио, как и мне, нужны деньги. А Зенки, полагаю, — его рыжая девочка.
— Держи.
Когда он подбегает, пламя чуть не перекидывается на широкий белый рукав. Он управился быстро. Но все равно не слышит и слова благодарности.
Я держу ветку над крохотным огоньком. Он быстро переползает на листья, и те под его напором темнеют и сворачиваются. Выхватываю масляную лампу. Только бы успеть. Только бы зверь не услышал, а услышав — не выбежал бы. Забавно: не многим отличаюсь я от тех, кто на удачу рассчитывает. Под столами не прячусь, разве что. Но это вопрос времени.
В доме не слышно криков, они оборвались уже давно. Резко, ведь лишара, как и, наверно, каждого из нас, раздражает, когда еда издает звуки. Ярко вспыхивают ближайшие кусты. Я выливаю масло на порог, кивком прошу Дио отойти. И только когда он, скривившись, удаляется, кидаю горящую ветвь.
От зверя нас теперь отделяет стена пламени, и все равно я предпочитаю оказаться подальше. Приоткрыть дверь в одно из оставленных жилищ, прижаться к ней плечом и, в случае чего, прошмыгнуть внутрь. Там наверняка на печи стоят нетронутые блюда. К тому же я обладаю незаменимым в такие моменты качеством: умею быть тихой.
И вот лишар вырывается наружу. Как я и ожидала: лавка не останавливает его. Не останавливает и пламя: тварь припадает к земле, катится, переворачивается на спину. Она пытается потушить горящую шерсть. Я невольно морщусь от не самого приятного запаха и прижимаю к носу ладонь, чтобы не чихнуть. Чтобы зверь — пронзенный стрелами, слепой на один глаз и ужасно злой — не вспомнил обо мне.
Но он вспоминает.
Взъерошенная башка поворачивается. Лишар не замечает Торре, который разминает кулаки, не замечает и застывшего у двери Зенки. Он вскидывается и вновь пытается сбить лапой хотя бы одну стрелу. Но те слишком глубоко вошли в тело. И останутся там, даже когда зверь станет человеком. Вернее, если станет.
— Нет, — зачем-то медленно произношу я.
Будто он — Миру. Будто послушает, отойдет и не будет под ногами мешаться.
Только что слово против подобной твари? Ее морда перемазана кровью, когти поломаны, а шесть местами опалилась. У нее рваное ухо — зацепил, видать, кто-то из наемников. Зверь в ярости. И вся она направлена на меня. А до утра еще так долго ждать.
— Бросьте в него камень! — В голову приходит лишь это. Да кто же на моем месте будет долго раздумывать?
— Что? — почти одновременно удивляются Зенки и Дио.
— Хоть что-то!
Я тоже готовлюсь. Как и лишар. Наклоняюсь, сжимаю кулаки. Только с места срываюсь чуть раньше. Когда в голову человека-волка прилетает… лук?
Идиоты. Вокруг меня одни идиоты.
Но это работает, дает мне немного времени. Достаточно для того, чтобы заскочить твари на спину, крепко уцепиться за шею и выхватить оружие. Знаете, а это довольно забавно: лишар в качестве верхового животного. Еще бы он не пытался сбросить меня, не опускался бы на четвереньки, не дергался бы.
Торре хохочет. Его забавляет то, что он видит. Пещерный хлопает в ладоши, и от этого зверь только сильнее желает стряхнуть меня. Я крепче обхватываю его ногами. Вот дерьмо! Словно лишар — мой волосатый любовник, с которым мы не виделись долгое время. И который, судя по кинжалу в моей руке, не смог сохранить верность.
Бью вслепую. Казалось бы, невозможно промахнуться, когда противник настолько близко. Не верьте тем, кто это говорит: возможно. Несколько раз кинжал лишь задевает кожу, оставляет
