Клер сконцентрировала взгляд на нем. На веерах ресниц, на точеных скулах, на гипнотических глазах. И губы у него, как лепестки белых роз: бледные и нежные. Любопытно: когда он раскроет их, блеснут ли под ними зубы-иголочки, как у русалок, или клыки, как у вампира. Клер старалась смотреть ему прямо в глаза.
– Тебе нравится то, что ты видишь?
Она кивнула. Ей и вправду это очень нравилось, хоть и было немного страшно.
По его губам пробежала довольная улыбка.
– Хорошо, когда ты не боишься. Хорошо, когда все как раньше…
Он потянулся, чтобы отвести пальцами локон ей за ухо. Клер вздрогнула и невольно отпрянула. Она даже не видела, а помнила, какие у него руки. Кажется, ее сережка поцарапала ему палец. Он хотел тихо выругаться и не смог.
– Заглядывай в свою память почаще, – прошептал он, склоняясь к ней.
Странно – если он поранился, то почему не идет кровь? Клер ощутила, как он ощупывает пальцами ее руку и шрам, который она недавно себе нанесла. Его изящные брови нахмурились.
– Не делай так больше! Не стоит! Это глупо – ранить себя или кого-то, кому ты дорога.
Возможно, в этих словах и был смысл. Клер задумалась. Хотя где-то в уголке сознания забили тревожные колокола. Что такое он говорит? Где здесь предостережение, а где чужая выгода?
– Обещай мне так больше не делать! – потребовал он.
Клер уже не чувствовала боли в ране, но он, кажется, ощущал боль, и немалую. Странно, как один вид ее шрама может причинять кому-то столько страданий.
– Разбей зеркало, и вместе с ним разобьешь свое отражение. Порежь себя, и ты сделаешь мне больно, – шептал он, касаясь ее руками, которых она не видела.
Изуродованные пальцы в перстнях скользили по ее шее, плечам, лицу. Кажется, кожа на них становилась все более мягкой и шелковистой. Ночной гость целовал ее. Клер ощущала легкое касание его губ, как поцелуи дождя. Он был и материален, и нет. Она не чувствовала его дыхания, но ей слепило глаза от невыносимого сияния его ресниц и волос так, что пришлось прикрыть веки.
– Тебе нравится то, что ты видишь? – повторил он свой вопрос. – Тебе нравится мое лицо? Не отворачивайся, смотри на него. Ты ведь любишь рисовать и рассматривать ангельские лица. Так смотри на меня, как на них. Я ничуть не хуже, даже лучше, как многие говорят. Ты любишь смотреть на ангелов?
– Да! – Она раскрыла глаза и тут же сощурилась от яркого сияния его кожи. – Только если видишь ангела, никогда не следует забывать о том, что сатана был самым красивым ангелом.
Он отступил с каким-то странным звуком. Клер не сразу поняла, что это был глухой протяжный стон, как будто стеклянный бокал треснул. Она боялась, что сейчас последует звук пощечины, и снова вцепилась в ручку кочерги, как в последнюю надежду на избавление от ночного посетителя.
Только никакого удара и нападения не последовало. Клер только видела, как он бессильно уронил руки, а в следующий момент его уже поглотила темнота. Густая тьма была как чернила, разлитые кляксой по идеальному рисунку. Красивые черты сгинули во мраке. У Клер осталось только ощущение того, что минуту назад рядом с ней был ангел. Почему-то память силилась сохранить лишь его лицо, а не жуткие искореженные пальцы в перстнях. Как глупо и жутко.
Клер поднесла руку ко рту, чтобы не закричать. Звуки дождя с улицы уже не доносились. Над всем смыкалась ночь, глухая и неприступная. Никто больше не стучал в двери ее дома. Никакой монстр больше не прятался за стеллажом. Или так только казалось? Возможно, спокойствие было чисто воображаемым. Но оно было. Лучше жить и не подозревать, что в твоем доме обитают призраки.
Иногда раскрытие тайны ни к чему хорошему не ведет. Вот почему Клер не любила читать детективы или играть в игры с каламбурами и загадками. Иногда лучше, чтобы тайна оставалась сокрытой за семью печатями и замками. И горе постигнет того, кто эти печати попытается сломать.
– Я не хочу ничего знать, – сказала Клер весело трещащему в камине огню и тем странным картинкам на тему пыток, которые он порождал в ее сознании. Теперь даже с закрытыми глазами она уже не могла избавиться от этих фантазий.
«Ты любишь смотреть на ангелов?» – Его вопрос все еще звучал в ее сознании.
Да, она любила. Он как будто всегда знал о ее страсти. О разглядывании фресок в церквях, когда Клер чувствовала себя так, будто беззаконно подглядывает в замочную скважину рая. С самого детства, смотря на изображения красивых сверхъестественных существ, она ощущала себя преступницей, подглядывающей тайком за жизнью другого мира и желающей выудить из этого мира кого-то, кто должен достаться ей самой.
Так можно ловить на рыбацкий крючок русалку. Клер сама усмехнулась этой мысли. А потом вспомнила, как у нее дрожали поджилки при взгляде на величественные фрески в соборе. Ей казалось, что все замечают ее преступное желание пленить кого-то из подобных существ. Но она могла только их нарисовать и ждать, пока одно из них оживет. Так Дженет ждала на распутье дорог Тамлейна в ночь, когда его можно было отнять у королевы фей. Так и Клер жаждала снова выудить из мрака создание, которое только что к ней приходило. И вместе с тем она его боялась.
Когда видишь ангела, нужно помнить, что сатана тоже был ангелом… Эту истину стоило бы вывести собственной кровью на стене, чтобы никогда не забывать. Но иногда так хотелось забыть и плениться моментом.
Клер чувствовала себя так, будто только что выпустила джинна из бутылки и он теперь затаился изумрудным дымком где-то в доме, чтобы тайно за ней наблюдать. Чтобы искушать и вредить. Клер вспомнила столы, ломящиеся от фруктов и драгоценных камней, как из рога изобилия. Вспомнила трупы и цветы. Отвратительные яства из плоти. Черные свечи, сочащиеся кровью вместо тающего воска. Ветви мирта за окном. Русалок в каналах. Розы на могилах. Инструменты для пыток в мастерской. И голос, учтиво шепчущий ей:
– Чего ты пожелаешь?
Выбор был большим. Только она знала: то, чего она действительно желает, стало слишком видоизмененным. Слишком непохожим на то, каким она его захотела.
Глава 17. В мясной лавке
Зеркало в старинной золоченой раме отражало красивое ожерелье у нее на горле. Клер потянулась к шее и нащупала рукой нитку крупного жемчуга. Гладкие отполированные жемчужины плотно прилегали друг к другу, образуя подобие белой гусеницы. Только каждая жемчужина в ее сплошном теле была отдельным свидетельством чьей-то смерти. Смерти устрицы, из
