И она опрокинула свечи, которые тут же погасли, оставляя ее наедине со страшной памятью и запахом свежего мяса.
Вот так одно неловкое движение может изменить все. Темнота наступила внезапно. Странно: что случилось с фонарем? Ведь не мог же и он погаснуть оттого, что она уронила свечи. Клер ждала, пока глаза привыкнут к темноте или пока ее собеседник снова зажжет свет, но он не спешил. Место напротив, где он только что сидел, теперь казалось пустым. Клер ощутила, как кто-то сзади коснулся ее плеча. Поразительно, что его кожа не была грубой и шершавой. Это не могли быть мясистые пальцы, выглядывавшие из-под грубой робы. Она хорошо рассмотрела их во время разговора. Но сейчас ее касались не они. Клер ощутила холодок и поняла, что к ее плечу приложили лезвие ножа. Потом оно поползло вверх к ее горлу. Тот, кто стоял сзади, как будто играл или примеривался, как получше нанести удар. Клер видела давно в каком-то фильме, как ягнятам перерезают горло. Зрелище было довольно неприятным. Клер ждала, когда лезвие наконец повернется к коже острым краем и холодок сменится болью.
Она не испытывала ни страха, ни сожаления, что пришла сюда, а только тупую неизбежность. Кто знает, может, это к лучшему, что ее зарежут, как жертвенного барашка. И тогда, быть может, демон в зеркале умрет вместе с ней.
Клер не ощущала сзади тяжелого дыхания мясника. И это странно – у такого грузного человека должно быть громкое дыхание, но он будто не дышал вообще.
– Вы все еще здесь? – осторожно спросила она.
Глупый вопрос. Ведь кто-то же держал лезвие у ее шеи. Стоит слегка надавить, и оно легко рассечет сонную артерию. Только он не спешил. Грубая рука с шершавой кожей коснулась ее волос.
Тишина была поразительной. Клер ощущала ритм собственного сердца, как барабанную дробь, и вдруг к нему присоединились звуки хоровой песенки. Непривычные звуки долетали с улицы, будто дети там напевали считалочку. Только вот кто отпустит своих детей играть у леса так поздно ночью. В густой тьме. Рядом со странным домиком, где разделывают мясные туши.
Клер прислушалась. Она даже различила слова. Всего лишь обрывки фраз:
– Поймать ангела сетью… отрезать ему голову… загадки и междометия… ангельское мясо не солоно. Мы хотим есть, и нас здесь в лесу не счесть… Поймаем сверхсущество и сварим в котле его… Из ангельского мяса и костей похлебку бы сварить скорей… Но прежде нужно поймать его и зарезать крылатое существо… Мясо на суп, голова – трофей, хочешь жить, ангела убей… И приманка для тебя – золото на дне котла.
– Слышишь? – Мясник наклонился к ней и шепнул в самое ухо: – Они хотят отрезать тебе голову.
– Они? – То, что Клер слышала, казалось ей полной бессмыслицей.
Хор голосов был явно детский, и он все отдалялся. Как могут дети быть такими садистами и распевать такую чушь? Услышишь и не поверишь. Но Клер верила. Она помнила, как жестоки были дети, с которыми она училась в школе. Как они дразнили одноклассников и издевались над бездомными животными, а потом изображали перед взрослыми полную невинность. В данной ситуации утешало одно – с детьми она легко справится, даже если они решат напасть на нее. А что, если это совсем не дети? Как защититься, скажем, от кровожадных гномов? Так же, как и от стаи волков, горящей палкой? Клер прикрыла глаза, вспоминая нечто подобное: на нее нападают жуткие низкорослые существа и она хватает горящий смоляной факел, чтобы их отпугнуть. И, о чудо, света они боятся!
«Ангельское мясо», «русалочье мясо», «голова, отрезанная у ангела»… Часто Клер не могла понять того, что слышала. Может, это какой-то причудливый каламбур или шарады? Но мясник, стоявший за ее спиной с ножом на изготовку, явно не собирался играть с ней в шарады.
– Они прошли мимо, – прокомментировал он и слегка подтолкнул Клер, чтобы она встала. – Беги! Если только не хочешь остаться здесь на ночь.
С крючьев, висевших под потолком, что-то капнуло ей на щеку. Клер хотела смахнуть густую жидкость, но только размазала ее по щеке. Запах крови. Она безошибочно узнала его. Крючья, гроздьями болтавшиеся под потолком, вызывали у нее опасения. А туши, разделанные и развешанные в узком пространстве, ее настораживали. Что, если сейчас вместо них она увидит освежеванного ангела с крыльями, насаженного здесь на колья, как мясо? Жуткая картинка промелькнула в сознании с пугающим реализмом, будто Клер действительно ее здесь видела. Она уже не могла сказать, что она действительно видела, а что только себе вообразила.
Сквозь щели в филенках двери она видела удаляющиеся от дома огоньки. Целую череду огоньков, словно по лесу проходила какая-то процессия и все ее участники были очень низкого роста. Похоже и на шествие экскурсантов, и на похоронную процессию. А в мрачные Средние века так, наверное, ходили на охоту или травить волков.
Или ловить сверхъестественных существ.
Последнее вызвало у нее надменную усмешку. Да как это вообще может быть правдой?! И тут по двери что-то слегка шлепнуло. Что-то свисавшее с крюков и поразительно похожее на очертания неестественно большого крыла, с которого содрали и перья, и кожистое покрытие.
Не желая поднять взгляд на освежеванного ангела или какую-то другую разделанную живность, Клер надавила на дверь и вышла. Она даже не подождала, пока процессия огоньков скроется за оврагом. Ей хотелось бежать отсюда.
Глава 28. Безмолвие масок
Венеция, столетия назад
Корделия в нерешительности застыла под дверью мастерской. Ее кулак, занесенный для стука, так и повис над дверью. Она уже не раз приходила сюда, но еще ни разу не слышала, чтобы из-за двери доносилось тихое пение.
Она прислушалась.
– И раз, и два – готова маска для сверхсущества, три, четыре, пять – пора новое лицо применять.
Похоже на считалочку, и голоса явно детские. Целый хор. Но откуда им взяться в жалкой мастерской масочника? Там и разместиться-то негде. Мансарда под чердаком, которую занимает старик, такая тесная и узкая. Корделия удивлялась тому, что богато одетые господа могут сами приходить в это убогое жилище. Почему они не присылают слуг, как это принято у богатых? Или даже рабов? У состоятельных венецианцев хватало рабов, купленных для выполнения разных мелких поручений. Так зачем же разряженные дамы и господа стучались сюда сами, будто воры, и звенели своим золотом, словно готовясь принести его как взятку, а не плату.
Возможно, роскошь масок внутри и их сказочное разнообразие так поражали господ, что они крались сюда сами, оставляя дома прислугу. Или дело было в чем-то другом. Когда Корделия назвала некоторым знакомым Донатьена имя мастера масок, они были изумлены. Сами
