Один раз едва не столкнулась с охотниками. Думала, заметят меня, но повезло, что у них не было собак. От животных так легко не скроешься… И все равно, забившись, словно дикий зверь, в корни поваленного непогодой старого дерева, я обмирала от страха, что меня обнаружат, вслушиваясь в лошадиное ржание и стук копыт, в веселые мужские и женские голоса, перекидывающиеся репликами. Судя по поведению, их не особо интересовала добыча, скорее это был повод прогуляться верхом, покрасоваться друг перед другом, а потом устроить пикник. Забавы аристократов… Мы с мамой и сами точно так же выезжали якобы на охоту.
Четких границ между владениями высоких лордов королевства Дагра не было, поэтому я плохо представляла, на чьих территориях нахожусь в данный момент. Уверена в одном, двигаюсь я в нужном направлении, а родной дом остался далеко позади.
Припасов, взятых из стазис-ларя, хватило на десять дней. Я и так растягивала их как могла, стараясь довольствоваться малым.
Но все же пора было выйти к людям, чтобы купить еды в дальнейшую дорогу. Решила сделать это тайком, не привлекая внимания. Когда закончились последние крохи в котомке, свернула к первому же селению, встретившемуся на пути. Дождавшись, пока сядет солнце, я постучалась в стоящий в отдалении от других, более благополучных строений, старенький домик с покосившимся забором.
– Кого там нелегкая принесла на ночь глядя? – спросил старческий голос из-за двери.
– Пусть благословит Неумолимая ваш дом, хозяйка, – тихо ответила я. – Путник я. Не продадите немного еды?
– Экий ты смешной, путник, – дребезжаще рассмеялась сгорбленная старуха, открывшая мне дверь. – Была бы у меня самой еда, и то бы не продала.
– А может, подскажете, у кого бы мне купить немного хлеба и сыра?
– Да на порог тебя никто не пустит, милок, – окинув изучающим взором, она скрюченными пальцами ухватила меня за рукав и втащила внутрь. – Ночь плохое время. Ни один человек с тобой и говорить не станет, собак только спустят.
– И что же мне делать? – понурилась я.
То, что ночь – плохое время, все знали. Часы, когда приличным людям надлежит сидеть по домам. Лишь душегубы и отчаянные (вроде меня) путешествовали под светом луны. И не то чтобы это было чем-то чревато, но людские страхи сильнее доводов разума. И хотя в Дагре не водилось ни нечисти, ни нежити, народ боялся времени Неумолимой.
– Пару морковок я тебе дам, спать можешь лечь вон в том углу, – ткнула она куда-то в глубь комнаты. – А как солнце взойдет, поговорим.
– А вы… не боитесь меня пускать, хозяйка? – растерянно спросила я.
Странно всё же. Пусть облик, наведенный амулетом личины, у меня безобидный – худой мальчишка лет четырнадцати на вид, с довольно симпатичной рожицей, лохматыми темными волосами и карими глазами, но все-таки…
– Да это ты, малец, бояться должен, – рассыпался горохом ее сухой смех. – У меня-то брать нечего, ни денег, ни вещей нормальных нет, дом разваливается, да и годы мои – не твоим чета. Я уже одной ногой на пороге владений Неумолимой. Так что ложись спать, сирота. Утро вечера мудренее.
– Но я… Откуда вы?..
– Были б у тебя родители, не позволили бы малолетке шататься одному в чужих землях, да еще по ночам.
Поняв, что ничего не понимаю, и боясь сказать лишнее, я молча поклонилась доброй женщине так, как это принято у селян. Она хмыкнула чему-то своему, выудила откуда-то две дряблые морковки и сунула их мне в руки.
– Мытые.
И ничего больше не добавив, отвернулась и поковыляла в сторону печки, белевшей слева от входа.
– Звать тебя как, путник? – донесся из темноты вопрос.
– Рэм.
– Стало быть, из благородных… – сделала она свой вывод. – Жуй быстрее, Рэм, да ложись в углу спать. Ночь – время Неумолимой, не будем ее гневить.
Я поежилась, но отвечать не стала. Прошмыгнула в указанный угол, ступая по скрипучим рассохшимся половицам, быстро сжевала нехитрый ужин и, закутавшись в плащ, затихла. Весь световой день я пряталась на окраине леса от селян, которым вздумалось бы пойти за хворостом или поставленные силки проверить, и потому не спала, лишь изредка проваливалась в тревожную дрему. Так что сейчас усталость навалилась свинцовой плитой, и я заснула, кажется, едва моя голова коснулась котомки, служившей мне в пути подушкой.
А проснулась от кашля хозяйки дома и звуков, которые она издавала, занимаясь делами. Высунув голову из-под плаща, я сонно заморгала.
– Вставай, Рэм. Разговаривать будем. Умыться можешь там, – не поднимая глаз от маленькой кучки крупы, которую перебирала на столе, ткнула в сторону печки хозяйка. – И пару картофелин можешь взять.
Я молчком поднялась, проскользнула, куда велено, и поплескала в лицо холодной воды из деревянной старой бадейки. Утерлась рукавом и, взяв две из четырех отварных картошин, лежащих на скособоченном низком шкафчике в углу, вернулась к старухе.
– Ешь, пока теплые. Потом расскажешь, куда путь держишь, – все так же, не отвлекаясь от своего занятия, буркнула она.
Странная все же селянка. Или они все такие?
Ела я, украдкой осматриваясь. Дом действительно настолько ветхий, что кажется, рассыплется от сильного ветра. Из обстановки – печь, рассохшийся шкафчик для кухонной утвари, потемневший от времени стол с щербинами да две скамьи, на одной из которых сидела я. На двух крохотных оконцах застиранные до неопознаваемости тряпки, заменяющие шторы. Рядом с углом, где я спала, перекошенное кресло-качалка, выглядящее тут чуждым и инородным.
На хозяйку дома я старалась не смотреть, чтобы не смущать ее разглядыванием. Не всем нравится пристальное внимание, а она была ко мне добра. Но я успела оценить, что хоть и одета она практически в тряпье, но тряпье это чистое и аккуратно заштопанное, а ее седые волосы тщательно причесаны (ни прядки не выбивается) и прикрыты косынкой.
Сама не заметив как, я доела завтрак и озадаченно обнаружила, что чуть не укусила себя за палец. Плохо. Рассеянность я себе
