провести воспитательную беседу, однако указанный официанткой как главарь разбойников посетитель придорожного кафе, не поворачиваясь к Цветкову лицом, подал своему приближенному знак, приближенный пошел на попятный, оба они спешно покинули кафе через служебный выход, оставив при этом деньги на столе. Позже милицейский подполковник беседовал с Цветковым, и Цветков помог в составлении фотороботов. Когда подполковник привез Илье Петровичу составленные фотороботы, генерал Кисловский утвердился во мнении, что страну ждут тяжелые потрясения и опереться, кроме как на самого себя, будет не на кого: один фоторобот – в его составлении принимала участие официантка из придорожного кафе – был сродни рисунку пятилетнего ребенка, другой передавал абрис затылка главаря разбойников. Илья Петрович посмотрел на отксеренный затылок, перевел взгляд на подполковника. Вновь посмотрел на затылок. Илье Петровичу вспомнился чей-то афоризм про постоянство величины разума и постоянно увеличивающееся население. Он хотел было высказать подполковнику все, что думал, но сдержался.
А милицейский подполковник, со своей стороны, глубокомысленно признавал, что по фотороботу затылка главаря разбойников найти кого-нибудь трудно, и давал Илье Петровичу скупые рекомендации. Одна из них была в том, что надо соблюдать осторожность, в частности – следует сократить приемы и обеды. Но Илья Петрович этих своих правил никак не изменил.
7
Илья Петрович удивился решению Маши провести все лето дома, но, удивляясь, с радостью отмечая в Маше проявление властных черт, все-таки не предполагал, что придется столкнуться почти с собственной непоколебимостью лицом к лицу. А еще Маша твердо стояла на том, что она пока не определилась и посему не готова поступать в высшее учебное заведение. Ей нужно время! Сколько? Быть может – до середины лета. А если она и к середине лета не будет готова? Тогда придется пропустить год! Год?! Но…
Илья Петрович от неожиданности даже опустился в кресло. Пропустить год? Она же отдавала предпочтение филологии! Филология? Да, интересно, но кому – если только после Оксфорда, будучи специалистом по хеттскому языку, не искать работу в лондонском Сити – сейчас нужны филологи! Биоинформатика? За нею будущее, но Машу отталкивала необходимость более плотно соприкасаться с точными науками. Да, но другие девочки… Они все собирались стать специалистами по связям с общественностью, журналистами, дизайнерами по интерьерам. Последним Маша, рискуя потерять корреспондентов, в своих письмах с удовольствием цитировала фразу из понравившегося романа, что каждая богатая и невежественная девица нашего времени воображает себя годящейся к работе интерьерного дизайнера. Корреспондентки, с удовольствием принимая богатство на свой счет, отказывались признать за собой невежество, и Машины слова их не задевали.
Маша, как это ни озадачивало Илью Петровича, считала, что будущая профессия должна, во-первых, соответствовать призванию, а во-вторых, быть полезной. Полезной окружающим. Обществу.
Откуда эта блажь попала в Машину голову, Илья Петрович не знал. Ее корреспондентки вообще не реагировали на Машины рассуждения о полезности. Кто-то влиял на Машу? Илья Петрович был в этом уверен, но никакого влияния в ее корреспонденции не находил и не догадывался, что Маша была хитрее приглашенного генералом программиста и в обход установленных ловушек была постоянной участницей свободных от отцовского надзора форумов. Илье Петровичу казалось – он знает Машу, и он всерьез подумывал о капитальной воспитательной беседе, результатом которой видел не только переориентацию дочери в плане выбора жизненного пути, но и избавление ее от как минимум устаревших ныне иллюзий. К которым Илья Петрович относил и пресловутое призвание. Призвание может быть – в этом Илью Петровича убеждал собственный жизненный опыт – в одном: выстроить свою жизнь комфортной, независимой; и множество профессий, столь привлекательных для молодых людей, обремененных ложными идеями любви к ближним и высокими устремлениями, автоматически становились поэтому негодными.
Пока же Илья Петрович воздействовал на Машу тем, что рассуждал об осенней и зимней скуке, говорил, что Маша сама будет не рада тягостной череде дней. Этот аргумент Маша разбивала с легкостью. Она уверяла отца, что скучать ей не придется. Она собиралась выписать книги, обучающие программы, предложить услуги переводчицы издательству и по Интернету уже подписала договор о работе для информационного агентства в качестве обозревателя иностранной прессы. Маша доказывала, что жить в городе ей, несмотря на юные годы, неинтересно. Строгость воспитания школы Талбот и прежде не позволяла Маше бывать на танцах и дискотеках – всегда, впрочем, казавшихся скучными, – а кино, театр, концерты из поместья Кисловских были достижимы с легкостью не меньшей, чем из самой столицы: Маша заказывала билеты, шла к Илье Петровичу, и генерал сразу понимал – надо ехать!
Иногда Илья Петрович вместо себя отправлял Шеломова. Отставной прапорщик с прекрасным всегда встречался в белоснежной крахмальной рубашке. Загорелое лицо его было почти черным. Идеальный костюм. Начищенные до зеркального блеска туфли, теперь, по моде, с чудовищно удлиненными мысками. Следовал за Машей тенью, и Машу это бесило: Шеломов не оставлял Машу, даже если она желала слушать концерт из танцпола, подпрыгивал рядом, изображая морщинистым лицом своим восторг и всевластие ритма. Ужас! Оттеснял плечом желавших с Машей познакомиться молодых людей. Маша допытывалась – он такой по природе или у него инструкции? Шеломов был с Машей честен: инструкции от генерала Кисловского имелись, но и природа его такова. Два в одном. Счастливый случай. И улыбался белозубо.
Вот и на концерт знаменитого рок-певца Маша поехала с Шеломовым. Илья Петрович, обещавший быть на концерте, обращаясь к дочери как к взрослой, как к той, кому можно вполне доверять, объяснил Маше, что в области может начаться война между двумя кланами и ему необходимо именно сегодня переговорить с нужными людьми. Остаться дома.
– Бандитскими? – переспросила Маша. – Это бандитские кланы?
– Зачем такие слова? – сказал Илья Петрович. – Это просто бизнесмены. Инвесторы. Мы, товарищество помещиков, опекаемы тем, что возник давно, еще в эпоху начальной приватизации. Теперь верх берет другой.
– Почему нельзя прожить без опеки! – только и воскликнула Маша, а генерал подивился тому, как в Маше уживаются непреклонность, здравость и наивность.
Лешка отвез Машу и Шеломова на аэродром МЧС, откуда они вылетели на вертолете в областной центр, там пересели в самолет и, потратив на дорогу в общей сложности чуть более двух часов, вошли в концертный зал.
Маше рок-певец, несмотря на его возраст, лысину, морщины, нравился. Он уверенно вышел к микрофону, оглянулся на музыкантов и бэк-вокалисток, взялся за стойку левой рукой, правой начал совершать вращательные движения, дополнявшие мелодию. Песни следовали одна за другой с короткими паузами, во время которых певец вытирал пот белоснежным полотенцем. Публика завелась. В первых рядах партера искрились бриллианты.
Лишь только концерт закончился, к Маше подошел двутельный адвокат, любитель старого надежного рок-н-ролла, оказывается, сидевший на концерте через два ряда позади Маши. И начал загружать Машу массой сведений, которыми Маша и сама обладала, – даром, что ли, есть сеть и музыкальные сайты?
– Вы знаете, Маша, – говорил двутельный, – этот певец в молодости был слесарем-сантехником…
Маша не слушала двутельного. Ей было удивительно, что некогда она за обедом в имении отца благосклонно внимала словам этого суетливого и – видно было сразу! – неискреннего человека. Двутельный был ей неприятен. Его узкое умное лицо с тенями под большими печальными глазами казалось маской. Она смотрела через его плечо на известнейшую поп-певицу, которая в окружении свиты стояла с таким видом, будто всё вокруг существовало ради нее. Вот мимо певицы прошел высокий молодой человек в идеально сидящем костюме и светло-розовой рубашке с расстегнутым воротом, только что протиснувшийся между Машей и двутельным и даже не посмотревший на Машу, поклонился певице. Певица – явно не понимая, кто это, – широко улыбнулась в ответ. Маша отвернулась. Это был не ее мир. Тут и намека не было на общественную пользу. Мир эгоистов! Людей неискренних! Ужасно!
– Передавайте привет папеньке! – услышала она слова двутельного.
– Передадим! – вместо Маши ответил Шеломов, плечом рассекая толпу и давая Маше дорогу.
В фойе Маша вдруг ощутила странное чувство. Ей показалось, что кто-то на нее смотрит, причем взгляд этот был уже знаком, нечто похожее она ощущала тогда, на кладбище, когда стояла возле могилы полковника Дударева. Это был тот же самый взгляд. Он так же слегка жег, но и так же – гладил. Маша вздохнула еще раз, направилась к выходу. Шеломов поспевал за ней.
