К несчастью для Бо, за все лето и осень я так и не нашел новой, более интересной идеи, и никакая непреодолимая сила не встала на моем пути.
Мы вышли на четвертый день охотничьего сезона, девятого декабря. Кофе с добавлением виски не сильно помогал бороться с жалящим холодным воздухом. Мы сели в принадлежавший Бо блестящий красный пикап «шеви», и к половине шестого утра прибыли на место, войдя в лес еще до появления первых утренних лучей солнца.
Бо взял с собой фонарик и включил его, но я протестующе махнул рукой.
– Темнота – это хорошо. Наслаждайся ею. Солнце скоро выйдет. А сейчас надо быть незаметными, так правильнее.
– Но я не вижу, куда идти.
– Я знаю дорогу.
Мы двинулись через хребет Дерри, густо заросший елью и белыми соснами, и шли около часа – вначале по лесозаготовочной тропе, а затем – свернув в сторону, туда, где можно было легко заблудиться и потеряться, если не соблюдать осторожность.
Бо был одет в яркий оранжевый жилет, у него было новехонькое охотничье снаряжение – он купил его в «Асе снаряжения». Он словно елка весь был увешан разнообразными гаджетами и устройствами, которые бряцали на каждом шагу.
Мы вышли к засидке, и первое, что он сказал: «Нам надо было прихватить сюда стулья».
Засидка выглядела обыденно: упавшая ель с широкой кроной, одну из ее суковатых ветвей легко можно было использовать как естественную опору для ружья. Сидя на пнях, мы легко могли окинуть взглядом ручей в пятидесяти футах от нас и за ним – широкую поляну.
Это было прекрасное место, но его было не сравнить с задним крыльцом Бо.
Я улыбнулся, зная, что скоро я буду стрелять с этого крыльца в свое удовольствие.
Мы открыли первые бутылки пива сразу по наступлении половины шестого утра, солнце уже взошло, но не полностью, просвечивая сквозь купы деревьев пятнами света – рассеянными на части оранжево-желтыми лучами.
Бо предложил чокнуться банками, отметив такой хороший день, и я согласился, еле сдержав готовое сорваться с языка возражение. Ненавижу это – пить с парнем, который постоянно хочет взболтать твое пиво.
Клац, клац, клац.
Как будто обязательно надо напоминать друг другу, что вы неплохо проводите время!
Но я хотел, чтобы выпивка растворилась в его крови, чтобы он стал размякшим, самоуверенным и нетвердо стоял на ногах. Поэтому каждый раз, когда он поднимал банку, я с ним чокался.
И каждый раз, когда он медлил с выпивкой, я открывал ему новую банку, что заставляло его быстрее приканчивать старое пиво и тянуться за новым.
– Сними с предохранителя, – сказал я, похлопывая по его ружью. – «Не снимайте с предохранителя, пока не готовы стрелять», да? Это чушь для баб и детишек. Я понял это за морями, когда первый раз попал в серьезную переделку.
Это была ложь – ну, что я научился этому на поле боя. Но я знал, что на него это подействует как надо.
Бо потянулся и щелкнул предохранителем.
Он пил и болтал о «Сталеварах»[51], затем о своей зубной практике, заявив, что обеспечил бы меня бесплатными медосмотрами, если бы мы догадались прихватить с собой что-нибудь покрепче, минимум пятилетней выдержки.
Затем наступила тишина, и я понял, что он хочет что-то сказать, а я ненавидел, когда наступают такие паузы, поэтому спросил сам:
– Что такое?
– Я тут слышал… что кое-кто из наших парней там… они отрезают людям уши, – он робко улыбнулся, как будто нервничая от того, что мог как-то меня оскорбить. – Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? И носят их на шее словно трофеи?
– Нет.
– Что ж, я думаю это хорошо, что среди наших парней в военной форме нет тех, кто отрезает уши и носит их на шее, – сказал он, затем поднял свое пиво, и мы снова чокнулись.
Можете в это поверить?
Мы действительно это сделали – чокнулись за то, чтобы не отрезать уши.
Когда мы это сделали, он улыбнулся, и его мертвый кривой зуб снова вылез наружу, тогда я решил – к черту, я не могу больше ждать!
Поэтому я прикончил свое пиво, ощущая, как во мне растет знакомое ощущение – чувство предвкушения, которого я не знал со времен войны. Когда дрожат руки и зубы сжимаются в преддверии того, что должно произойти.
Было чуть меньше двух часов, когда я встал и произнес:
– Пивко просится наружу.
– Пить пиво – это как ловить форель.
– Это как?
– Поймай и отпусти, – произнес он и слишком громко засмеялся, а затем сказал что-то о том, что он выпил больше меня, но до сих пор еще ни разу не отлил.
Я оставил свое ружье прислоненным к ветке, а сам прошел футов двадцать в глубь зарослей, скользнув за ствол широкого дуба. Моча выходила короткими, тяжелыми, слегка жалящими толчками, забрызгав дуб и землю вокруг. Кислый запах, лужицы у моих ботинок. Я застегнул ширинку, сделал глубокий вдох-выдох, а затем полушепотом позвал Бо:
– Бо, я вижу одного. Иди сюда, он твой.
Я услышал, как Бо встал, при этом все его болтающиеся гаджеты зазвенели, а затем протопал по траве, замедлив шаг, когда стал ко мне подкрадываться.
– Ты где? – спросил Бо, и я живо представил себе, как он сейчас выглядит: глаза суженные, выискивающие и тревожные – очевидно, он воображал себе, что он на войне.
Я прижался спиной к дубу. Слушал, как он нетерпеливо приближается. Так нетерпеливо, что, наверное, не перестает облизывать языком этот свой клык. Я посмотрел на землю и увидел, как на нее упала тень Бо, услышал треск его шагов, словно от сгорающих в огне щепок, и задержал дыхание.
– Я его не вижу, – сказал Бо, и больше он ничего и никогда не говорил, потому что я выскочил из-за дуба и схватил ствол его винтовки калибра.270. Его глаза расширились, он издал короткий, словно икота, смешок, на мгновение не поверив свои глазам и думая что-то вроде «слушай, это странная шутка», – но потом я дернул ружье к земле, потянув за ним Бо, мой палец нащупал спусковой крючок и я нажал его, не прекращая тянуть вниз. Предохранитель уже был снят, раздался выстрел, звук получился слегка приглушенный, поскольку ствол был плотно прижат к подбородку Бо – ему снесло всю челюсть, как будто парень решил попробовать на вкус М-80[52]. Половина его черепа вылетела сквозь затылок, словно вращающаяся в воздухе тарелка из кости, плоти и жирных волос.
Приклад винтовки уперся в грязь, ткнувшись Бо прямо в рот, отчего тот упал на спину.
Его челюсть, горло, земля вокруг – сплошь влажная, сочащаяся красная плоть повсюду. То, что он продолжает
