— Сегодня вам исполнилось по одиннадцать лет, — сказал отец, откинув наконец крышку. — Это значит, что вы стали мужчинами, в наше время мужчинами становятся рано. Я сейчас дам вам по сабле, по ножу и по колчану со стрелами. Луки мы смастерим сами и будем учиться из них стрелять. Еще будем учиться ставить капканы, бросать аркан и пытать следы. А пока что… — Отец извлек из сундука сверток и тряхнул его. Миг спустя он расправил в руках снежно-белую рубаху, длинную, до самых ступней. — Это дишдаш, дети, он достался мне от отца. Дишдаш правоверному следует надевать, когда случается очень важное событие в его жизни.
— Правому верному? — переспросил Рашид. — Но мы же не правые верные. Мы никакие.
Отец долго молчал, а мама все сильнее прижимала меня к себе.
— Двенадцать лет назад, — сказал наконец отец, — мулла Эль Хасан собрал правоверных. Две сотни воинов, на конях, с оружием. Мне тогда было восемнадцать, а моему брату Альмиру на год больше. Мулла Эль Хасан сказал, что пришла пора отомстить православным за всех, кто погиб в ядерной войне.
Отец рассказывал долго, иногда замолкая, и тогда вместо него говорила мама. Мы выслушали, как двести мужчин прошли через пустые земли, пересекли лес, обогнули гиблые места и напали на поселение православных. Мы узнали, что была большая резня, и много людей погибло, и дядя Альмир тоже погиб, но правоверные одержали победу, сожгли поселение и угнали на юг пленных и скот. Маму тоже угнали, и она была самая красивая среди пленных, и должна была достаться сотнику Пахадыру, у которого уже было несколько женщин и двое сыновей.
— Он был жестокий человек, — глухо сказал отец, — и очень сильный. Я просил его отдать пленницу мне, потому что полюбил вашу маму и хотел взять ее в жены. Но сотник Пахадыр отказал мне, и тогда я убил его.
— Как убил? — подался вперед Рашид.
— Зарезал ночью, — отец вскинул голову и по очереди оглядел нас. — Я мог зарезать и его сыновей, но пожалел их. Я поступил неправильно, потому что оставил за спиной кровную месть. Той же ночью я выкрал вашу мать из шатра, где держали пленных, и увез с собой.
— А дальше, что было дальше? — жадно спросил Рашид.
— Дальше… — отец опустил голову. — Дальше мы стали изгнанниками, потому что родня вашей матери не приняла нас.
— Я могла бы остаться у своих, — тихо сказала мама. — Но не осталась, а через год на свет родились вы. Вам нелегко придется в жизни, дети.
— Почему? — спросил я. — Почему нелегко?
— Потому что вы сыновья предателей и изгоев, — ответила мама. — Поэтому у нас больше нет детей и не будет. Когда я думаю, как сложится ваша жизнь, мне становится страшно. Со времен войны православные и правоверные ненавидят друг друга. Они…
— Мы учили вас, что вы не те и не эти, — прервал маму отец. — Что вы никакие. Но это не так, дети: люди не могут быть наполовину никем. В вас течет и та, и другая кровь. Настанет время, и вам предстоит выбрать, кто вы. Человек живет для того, чтобы продолжить свой род, вы поймете это, когда станете старше. И тогда вам придется вернуться к людям. К тем или к другим.
Три года спустя отец не вернулся с охоты в срок. Мы прождали его день, другой, мама не находила себе места, и на третье утро мы с Рашидом отправились в лес. К этому времени мы часто выбирались на охоту вдвоем, но ходили только на запад, в те места, где знали каждую кочку и каждый куст. Отцовские же следы вели от дома на юг.
Чужое присутствие мы обнаружили к вечеру, на закате. Ветки на кустах были поломаны так, как никогда не обломает лесная зверюга или привычный к охоте человек. Мы шли по следу, пока не стемнело, затем, завернувшись в шкуры, улеглись спать и, едва рассвело, двинулись дальше. В полдень, когда солнце нависло над головами, мы нашли отца.
Рашид не плакал: отец учил нас, что мужчины плакать не должны. А я не мог сдержать слез и ревел, пока мы ножами копали в земле могилу. В нее мы опустили то, что осталось от отца.
— Это сделали сыновья Пахадыра, — сказал, поднявшись с земли, Рашид. — Мы убьем сыновей Пахадыра.
Я промолчал. Кровная месть, о которой часто говорил отец, не вызывала во мне ничего, кроме неприязни. Я любил отца, и сейчас мне было скверно, очень скверно оттого, что его больше нет. Но убивать неведомых сыновей давно уже мертвого Пахадыра мне и в голову не пришло, тем более что было неизвестно наверняка, виновны они или нет.
Тем же вечером мама слегла, мы с братом по очереди кормили ее с ложки и пытались отпаивать травяными настойками. Мама пролежала, почти не вставая, с месяц. Поднялась она, лишь когда вновь появился старик.
На этот раз он вошел в дом уверенно, по-хозяйски уселся за стол, развязал тряпичный узел и начал выкладывать из него на столешницу невиданные нами вещи.
— Хлеб, — бормотал себе под нос старик. — Яйца. Сметана. Мед. Угощайся, Олежка, это тебе я принес. Кушай, кушай, а потом нам с твоей мамой надо будет поговорить.
— Говорить будем все вместе, — ступила через кухонный порог мама. — Дети уже взрослые, мне таить от них нечего. И запомни: внуков у тебя двое. Двое, а не один.
Меня передернуло. Мама исхудала за эти дни, истончала, волосы, обычно убранные в косу, были нечесаны и разметаны по плечам, большие серые глаза запали, а на лбу появились морщины. Это словно была не мама, а незнакомая и недобрая старуха.
— Что ж, все вместе так все вместе, — согласился старик. — Значит, так: поймали наши парни в лесу одного нехристя. Он перед тем, как отправиться к своему Аллаху, сказал, что ты овдовела.
— Вы убили его? — чужим, злым голосом спросил Рашид.
— Кого, нехристя? — переспросил старик. — А что с ним еще делать, с иродом басурманским? Знаешь, волчонок, что ваши с нами творят? Если…
— Отец! — выкрикнула вдруг мама.
Старик осекся.
— Прости, — сник он и обернулся ко мне. — Значит, так. Тебе, внучок, мама что к чему растолковывала?
Я помотал головой, хотя и не был уверен, о чем старик говорит.
— Ну, так, значит, расскажу я. Православные жили на этой земле испокон. Работали на ней, хребты гнули. Но потом нехристи и развязали войну. Немногие в ней уцелели, погибли города и целые страны, по всему миру, везде. Но этого нехристям показалось мало, и, когда война закончилась, те из них, кто выжил, пришли сюда. Басурмане не желают жить в мире, для них война продолжается, они все убивцы и воры