воплотила мои юношеские мечтания и, по большому счету, самого меня, – не просто очарование. Близкий к оргазму экстаз. Но – сродни расковыриванию болячки, нарыва.
Я шел за ней каких-то метров двадцать, ужасно боясь, что она обернется. Теперь мне кажется, она знала, что я иду за ней, но тогда в ее походке сквозила усталость – еще бы, так сыграть непростую роль, выложиться и не устать! – она сутулилась, сбивалась с ритма. Татьяна не обернулась.
Я уже знал – это не Лиза. Ничего Лизиного в ней после нашей близости не оставалось, как будто Лизино могло существовать лишь до моего проникновения.
Она вошла в подъезд, я из-под сводов арки вернулся в машину и на покинутом ею сиденье обнаружил черный конверт. Мне не нужно было его раскрывать: я и так знал, что в нем. И расчет ее был верен. Пока что верен.
У моего крыльца стояли машины – милицейский патрульный «уазик», машина «скорой помощи» и «жигуленок» с подозрительно большим для частной машины количеством антенн на крыше. На крыльце высился здоровенный малый в камуфляжной форме, с трансформированной в шапочку и поднятой на лоб маской. По автомату, закинутому за спину, я понял, что если что и произошло, то все уже и кончилось. Если кому-то и было суждено получить этим автоматом по зубам, он уже получил.
Возле машин стояли два мирно беседовавших милиционера, один из которых оказался нашим участковым. Участковый сразу и ошарашил известием: в мастерскую лезли воры, вернее, вор, который погиб при исполнении своего, так сказать, воровского промысла.
Сопровождаемый участковым, я поднялся по ступеням крыльца, камуфляжный открыл нам дверь, и первым, кого я увидел, был тот самый лысый, что допрашивал меня после бойни в ресторане. Участковый, словно распорядитель на какой-то тусовке, подвел меня к лысому и кисло ему улыбнулся, после чего утек на улицу.
Посередине мастерской, накрытое простыней, лежало тело, два санитара стояли возле носилок, вокруг царил полнейший разгром, сновали какие-то люди в штатском, что-то чиркали в своих блокнотах.
– А, это вы! – несколько разочарованно, с таким выражением, словно ожидал увидеть кого-то другого, сказал лысый. – Вовремя. Тут у нас ограбление. Соседи вызвали патруль, а раз тут труп, приехали и мы. – Он взял меня за руку, словно нашкодившего мальчика, подвел к носилкам, кивнул санитарам – точь-в-точь как в голливудском фильме. Однако санитары были не из голливудского мира и, сохраняя прежнее тупое выражение лиц, на кивок никак не прореагировали. Лысому пришлось самому наклоняться к носилкам, пришлось самому приподнимать простыню.
На носилках лежал мой дорогой отставник. Весь в успевшей запечься крови, с изрезанными руками, с зияющей раной на шее.
Честно признаться, первой моей мыслью было – не работал ли я и с его негативом? Нет, не работал, уже несколько успокоено вздохнул я. Но успокоение посетило меня на считаные мгновения: что делал отставник в мастерской, отчего он погиб, да так, словно попал под гильотину?
– Вы знаете этого человека? – спросил лысый.
– Конечно, – ответил я. – Мой сосед.
Лысый вновь кивнул санитарам, на этот раз они зашевелились, набросили простыню, потащили носилки к дверям. Там произошла заминка, санитарам пришлось слегка наклонить носилки, тело чуть было не свалилось на пол. Несший сзади коленом подпихнул отставника на место, но отставничья рука все-таки свесилась почти до пола, ударилась о высокий порог. Раздался незнакомый звук телефонного звонка, один из сновавших по мастерской штатских вытащил из кармана телефонную трубку, раскрыл ее, послушал, что ему говорят, протянул трубку лысому.
– Да! Да! – сказал тот в трубку, а мне махнул ладонью так, словно собирался сказать: «Ты пока погуляй!» – Хозяин только что приехал. Нет. Хорошо. Да, я буду. Что? Да. Понятно. Да. Да. Нет…
Пока лысый говорил, я подошел к двери. Санитары ловко задвинули в свою машину носилки, закурили, загрузились сами. Водитель «скорой помощи» резко сдал назад, сидевший рядом с водителем врач встрепенулся, поднял осоловелый взгляд и, посмотрев на меня, неожиданно лихо сделал ручкой.
– Пройдемте со мной, – сказал мне подошедший лысый, указывая в сторону кухни. Мы с ним проследовали туда.
На кухне он сел на стул возле кухонного стола, вынул из кармана блокнот.
– Так говорите, вы его знали? – перелистывая блокнот, спросил он.
Я взял с плиты чайник, отпил из носика.
– Знали?
Я поставил чайник на плиту.
– Да. У нас были отличные отношения. Мы даже как-то выпивали вместе.
– Отличные? А что же он залез к вам через форточку, устроил здесь черт-те что, собрал аппаратуру? А? Ответа нет? Нет. Рама, понимаете, не выдержала. На обратном пути. Сломалась под его весом, он напоролся на стекла и умер от потери крови. Да, действительно, отношения у вас были отличные. – Лысый отложил блокнот. – Он знал, где что у вас лежит?
– Где что лежит? Нет, думаю, не знал.
– Понятно! Значит, искал. По первому взгляду – что-нибудь пропало?
– Не знаю. Если сейф не вскрыт, если аудиосистема на месте…
– Сейф вскрыт, ваши камеры упакованы, аудиосистема тоже. Все это участковый нашел под окном. Две большие коробки. – Лысый в задумчивости погрыз карандаш. – За последние время на вас просто посыпались несчастья. Ресторан. Гибель вашего отца. Теперь вот это неудачное ограбление.
– Какое отношение гибель моего отца имеет к ресторану и к этому? – спросил я.
– Не знаю. – Он вытащил карандаш изо рта, внимательно осмотрел отпечаток своих зубов. – Я просто подвожу некоторые итоги. Предварительные.
– Как вас понимать?
– Он был здесь не один. Те, кто был с ним, немножко наследили. Чуть-чуть. Сейф у вас непростой. Даже бывший летчик штурмовой авиации с ним не справился бы. Нужны были профессионалы, но мне кажется, им была совсем не нужна ваша дорогая фототехника. И аудиосистема «Сони» тоже была не нужна.
– Что же им было нужно? – спросил я.
– Не знаю. – Лысый поднялся со стула. – Но одно я знаю наверняка. Еще до заключения судмедэксперта. Вашего соседа убили на улице, под вашими окнами. Затащили сюда. Устроили инсценировку. Якобы он решил поживиться. Искали какие-то бумаги.
– Зачем? Кто? Да и нет уже никаких бумаг. Я их сжег!
– Они об этом не знали. А пока я буду искать тех, кто сюда залезал, вам, Генрих Генрихович, надо быть поаккуратней. Поаккуратней, понимаете?
– Нет, не понимаю, – сказал я после небольшой паузы.
– Ну, это вам кажется. Начнете понимать – позвоните.
На листке блокнота он написал номер телефона, вырвал листок и протянул его мне.
– Вы все грозите: я узнаю, я найду, – сев на табурет, сказал я. – А результатов-то! Убийца моего отца ускользнул…
– По этому телефону – круглосуточно!.. – Лысый положил листок с телефоном на стол и направился к выходу. – Разберемся! – бросил он через плечо.
Этот следователь, этот оперативник – как там еще его называть! – произнес «Разберемся!» с той же полупрезрительной интонацией, что и бывший отцовский сослуживец много-много лет назад! Ни на кого не глядя, он пересек мастерскую, подошел к выходившей на крыльцо двери. Его люди, все как один, сложили свои блокноты и, выстроившись в некое подобие колонны, последовали за шефом. Я даже подумал – а не сын ли он бывшего отцовского сослуживца?
Я закурил и заметил маявшегося под окнами домуправского слесаря. Видимо, он и ломал замки по приказу участкового.
Подойдя к окну поближе, я его окликнул. Слесарь алкал работы, жаждал восстановить им же самим и порушенное. Он сразу, брызгая слюной, начал объяснять, что стоявшие на моей двери замки вещь дорогая, что починить сломанные не так-то просто, что лучше купить новые, а старые, починив не спеша, с выгодой продать.
Я терпеливо его выслушал. Он наконец-то выдохся и тяжело вздохнул. Я сунул руку в карман, вытащил
