второй охранник. Он – копия первого, разве что пожилистее и повыше, – скрестив руки на груди, стоял в углу.
– Как?! – брызнул слюной Бай. – Ничего не знаешь? Будут довыборы. Необходимо провести наших кандидатов, и тогда наша фракция сможет официально зарегистрироваться. Ты едешь со мной? Да? Я так понял. Я раньше встречал твои снимки. Неплохо. Но, – он подошел ко мне вплотную, – сейчас не время снимать баб! Не время!
Мне хотелось взглянуть в зеркало: неужели только я изменился, полысел-поседел, а Бай каким был, таким и остался? Он стоял посреди комнаты, ладненький, весь какой-то усредненный, без примет и запоминающихся черт. Такой, каким он и был всегда. Все в нем было в меру, все соответствовало канонам горлана-главаря всех времен.
– У тебя тут прием? – спросил я, кивая на накрытый стол.
– Что? О нет! Какой прием! Это было вчера. Никак не уберем. Кстати, – он взял со стола полупустую бутылку, – хочешь немного?
– Давай, – сказал я.
– Пьешь? Ха-ха! Пьешь! – Бай взглядом поискал чистый бокал, повернулся к охраннику. – Принеси два чистых стакана. И мне – минералки.
Охранник ожил, скрипнул, тяжело ступая, вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Сквозь дверной проем я увидел, что первый сидит на стуле в прихожей и читает газету.
– Я не пью! – сообщил Бай. – Помалу. Если начинаю – все! Я тогда не пью, а выжираю все, что льется. Все! Подчистую! Ну так как? – Он посмотрел на этикетку, его передернуло.
– Что «как»?
– Едешь?
– Еду, – кивнул я.
Неся поднос, вернулся охранник. На подносе почти неслышно звякали две бутылки минеральной воды и два чистых стакана. Охранник подносом сдвинул в сторону громоздившиеся на столе грязные тарелки. В одной из них в начавшем плесневеть соусе плавал длинный окурок с помадным кольцом на фильтре. Освободившись от ноши, охранник направился было на свое место в углу, но Бай его окликнул:
– Открывалку!
Охранник вновь вышел из комнаты, вернулся с открывалкой, откупорил одну бутылку, услужливо наполнил один стакан, положил открывалку рядом с подносом. Я посмотрел на Бая: он оглядывал меня с широкой слащавой улыбкой.
– Залысины! – продолжая улыбаться, констатировал он. – Морщины. Ты постарел. Ну, так тебе налить?
– Налей. Я же сказал…
Бай налил в стакан из бутылки, взял стакан с водой.
– Что это? – спросил я, указывая на предназначавшийся мне стакан.
– Хер его знает! – Бай пожал плечами. – Может, коньяк?
Он обернулся к охраннику. Тот спокойно стоял себе в углу, белоснежным носовым платком вытирал большие, казавшиеся мягкими ладони.
– Здесь у нас коньяк? – спросил Бай.
– Коньяк, – скрипуче подтвердил охранник. Я взял стакан. Бай поднял свой, с минералкой.
– Пей на здоровье! – сказал он. – Какой-то француз принес. Они обожают коньяк. У них коньяк – это религия. Наливал тут всем, сам нажрался, плакал. Говорил: как же вы предали идеалы? Как же так?! Мы, говорил, на вас надеялись! Ты представляешь? – Он утробно захохотал, глотнул минералки и рыгнул в сторону. – Идеалы коммунизма! Я ему: ну, предали, и дальше что? И хер с ними, с идеалами! Он не нашелся что ответить!
Я отпил из своего стакана. Это был действительно коньяк. Хороший коньяк.
– Как батюшка? – спросил Бай.
Этот вопрос застал меня врасплох, я поперхнулся.
– Он умер. Погиб. Полторы недели назад. Охранник спрятал платок, внимательно посмотрел на меня, улыбка Бая погасла.
– Прости, я не знал, – сказал он, через плечо бросил охраннику: – Посиди на кухне!
– Максим Леонидович! – Охранник поднял тонкие брови, кожа у него на лбу пошла глубокими морщинами. – Мы же уговаривались!
– А если бы пришла женщина? – Бай мне подмигнул.
– Но товарищ Миллер не женщина!
– Это точно! – вновь захохотал Бай. – Как ты такое заметил? Ладно, ладно. Посиди!
Охранник одернул пиджак, вышел из комнаты.
– И дверь закрой! – сказал Бай ему в спину. Охранник недовольно покачал головой, но дверь закрыл.
– Не отходят от меня ни на шаг, – быстро проговорил Бай. – Не выпускают из квартиры. Ты пей, пей.
Он вылил в себя воду, наполнил стакан, отпил. Я смотрел на него, думал: с чего начать?
Лицо Бая приобрело мечтательное выражение.
– Тут как-то и в самом деле пришла одна дама, – проговорил он. – Бабца что надо! По делу. Мы поговорили. О делах. Обсудили кое-какие проблемы. И ты представляешь – я так ее захотел! Ну просто, – он обстоятельно прикрыл пах, – ну просто тут все свинцом залилось! И что ты думаешь? Этот хер вышел из комнаты только после того, как я ей почти что вдул. В стояка. Хорошо еще, что баба попалась понимающая. А ведь таких найти трудно! Ты чего не пьешь?
– Жарко, – сказал я.
– Это точно! Жарко. Ну ладно, Генка, давай к делу. Какие их предложения?
– Предложения? Чьи? Я не понимаю…
Бай поставил стакан, приблизился ко мне вплотную. От него тяжело несло потом. Возле крыльев носа гнездились угри. Воротник рубашки был засален. Ему не мешало побриться.
– Мне нужны гарантии, Гена! – сказал Бай, практически упершись в меня упругим животом. – Без гарантий я ничего не отдам. Но и с гарантиями я еще подумаю. Информация того стоит.
– О чем ты? – Я отодвинулся.
По его лицу пробежала тень. Он почесал затылок, повернулся ко мне спиной, прошел к креслу у стены.
– Так ты все-таки не от Волохова? – спросил он, садясь. – Жаль! Я надеялся с ним договориться. Значит, он решил на компромиссы не идти. Хорошо, тем хуже для него.
– От какого Волохова? От… – я запнулся, – нашего?
– От нашего, Генка, от нашего! Давно его не видел?
– Пару-тройку лет назад. А у вас что, общие дела? Он тоже в политике? Я не знал. Объясни…
Бай закинул ногу на ногу. Он смотрел как бы сквозь меня. Жевал губы. Скрипнула дверь – в комнату вошел один из охранников с трубкой радиотелефона.
– Кто? – спросил Бай.
– Председатель комиссии, – ответил охранник и передал трубку Баю.
– Да, я слушаю, – сказал Бай в трубку, прикрыл микрофон ладонью и прошипел мне:
– Иди, иди! Завтра, выезжаем завтра рано утром. В шесть!
Охранник тронул меня за локоть. Уже выходя из комнаты, уже в коридоре, возле входной двери, я услышал слова Бая:
– Я выступлю на слушаниях после возвращения из поездки! Не раньше и не позже!
Охранник открыл дверь, я вышел на лестницу. Прямо так – со стаканом коньяка. И с ощущением, что я полный болван.
Думаю, Лиза чувствовала исходившую от моего отца угрозу. При встрече с ним – во дворе, на улице, по дороге из школы – она вздрагивала, втягивала голову в плечи. В ее страхе было нечто большее, чем просто страх перед отцом своего дружка, человеком строгим, наши встречи не одобрявшим. Она не могла догадаться о его способностях, о его даре. Не могла представить себе масштаб. Но, думаю, ей
