С мирным танкером история была темной. То, что последних захваченных моряков удалось вернуть на родину только с началом перестройки, а до того на все гневные протесты советской общественности и воззвания трудовых коллективов к ООН гоминдановская клика плевала аж с пика Коммунизма, косвенно подтверждало, что «Туапсе» вез континентальному Китаю отнюдь не картошку (тем более что впервые Хрущев отказал Мао в военной помощи против Тайваня только в 58-м — с тех пор меж нами кошка и пробежала). В 50-х же мы Китаю готовы были задницу отдать — с какой бы стати мирным танкерам понадобилось курсировать у берегов мятежного острова? Но в картине Виктора Ивченко по сценарию Григория Колтунова, капитана «Туапсе» Виталия Калинина и помполита Дмитрия Кузнецова все было по канону: шли это мы шли, никого не трогали, вдруг на горизонте показались дымы, и весь экипаж на долгие годы оказался оторван от далекой и желанной социалистической родины.
Несгибаемых моряков сначала пытали чавканьем и корзиной ананасов — когда они объявили голодовку. Потом голодом — когда они прекратили голодовку. Потом проститутками. Потом насильниками. Потом имитацией расстрела. Потом спуском флага и сковыриванием серпа-молота с пароходной трубы. Больного сердцем капитана — алюминиевым домиком на жаре и круглосуточным детским ревом. Бабника-рулевого — борделем.
Жадного моториста — золотым теленком на ниточке. Но экипаж «Полтавы» (так назывался танкер в фильме; студия Довженко и здесь не могла не подмахнуть своим) твердил в унисон: «Есть одно правительство — правительство Китайской Народной Республики. Другого Китая не существует. Хотим домой». Интересно, что именно в те годы складывался образ адова капиталистического искушения: женщины, дансинги, злато и вино (прежде враги не соблазняли, а коварно обманывали доверчивых козлят); идеология через зубы признавала, что за железным занавесом живут жирнее, хмельнее и скоромнее. Зато у нас — чище и возвышенней: моряки шарахались от кукольных китайских проституток, как Хома от Вия, ананасы выкидывали в иллюминатор, а к вину и вовсе не притрагивались («Молодцы ребята, никто не отпил», — радовался комиссар, вертя в руках неоткупоренную бутылку). Все категорически отказывались называть номер своего военного билета и сумму зарплаты. А после тайком отколупывали на память портрет Ленина из судовой стенгазеты.
По степени драматизма высосанных из пальца конфликтов фильм, несомненно, приближался к Штирлицу со всеми его рожающими пианистками и не умеющими ходить на лыжах пасторами. Уходящий в побег с коллективной петицией матрос Грачев встречал в тюремном туалете старпома Сахарова, который ставил под воззванием подпись кровью из тотчас перекушенной вены. Одиннадцать подписей смывал проливной дождь. Начальник чанкайшистской разведки под видом немого служки развозил команде чай в накладной бороде-мочалке. Палубному Косте Береговому подсаживали в камеру ласковую девушку-«наседку», чтоб выведать секреты строптивого экипажа. Ей, все разузнавшей, стрелял в спину патриот-надзиратель. Раскрыв тайну перевертыша, весь гоминдан устраивал бешеные догонялки на машинах и мотоциклах, вместо того чтобы просто позвонить по телефону.
Симптоматично, что в итоге врагов обломал не могучий помполит Коваленко (его играл однофамилец прототипа Михаил Кузнецов), а одесский враль и пустозвон Виктор Райский (Вячеслав Тихонов), великий мастер пули лить, скрестив пальчики «по привычке детства и под влиянием зарубежного кино» (именно так делала Дина Дурбин в «Первом бале»)[8]. Стоит отметить, что подобные имя-фамилия были в кино 50-х стопроцентной приметой хлыща и разложенца — но на этот раз трепач-стиляга показал себя героем, втерся в доверие, а на переговорах выложил все дружественному французскому консулу и вместе со всеми спел главную песню «Через весь океан, сквозь любой ураган возвратятся домой корабли».
Судя по тогдашней ситуации в регионе, Тайвань просто держал экипаж «Туапсе» в заложниках на случай вторжения с материка. Мао, показав клыки в корейской войне и почуяв силу, начал при поддержке СССР активно седлать Восточную Азию — 49 пленных русских моряков были серьезным контраргументом последней некоммунистической провинции, представительствовавшей к тому же от имени всего Китая в ООН. Заключив в декабре того же года межправительственный договор с США и заручившись пушками Седьмого флота, Чан Кайши обезопасил остров и выпустил большую часть экипажа. Все послания, петиции и гнев трудовых коллективов сыграли в деле мизерную роль.
Историю не любили вспоминать ни у нас, ни на Западе: очевидно было ощущение обоюдного беспредела. К тому же до окончательного разрыва с Китаем было всего ничего: в том же 59-м Москва аннулировала соглашение о поставках Пекину технической документации, в т. ч. и по бомбе, и отказалась поддержать КНР в пограничном конфликте с Индией. По экранам еще шли фильмы Шанхайской и Чанчуньской студий «Красный ураган» и «Уничтожение воробьев в Пекине», но великая дружба уже была врозь. Пока же Ивченко стал народным Украины, а фильм студии Довженко в первый и последний раз возглавил прокатный рейтинг СССР.
Судьба его сложилась печально. Маоистский Китай оказался самой нервной и обидчивой страной на свете; любое упоминание о наших с ним особых отношениях встречалось злобными дипломатическими демаршами и нездоровым оживлением на границе. Чтоб не дразнить гусей, «Офицеры» и «Добровольцы» годами шли с изъятыми китайскими сценами, а рекордсмен проката-70 «Русское поле» и вовсе на 20 лет пропал с экранов за копеечную сцену боев на острове Даманский. Что касается «ЧП», то на него запрет был мертвый — иногда на Первомай утренним сеансом в «Повторном фильме» можно было поймать, но чтоб по телевизору пустить — ни-ни: политика. Так звездную биографию Тихонова и стали исчислять от «Дело было в Пенькове».
«Русский сувенир»
1960, «Мосфильм». Реж. Григорий Александров. В ролях Любовь Орлова (Варвара Комарова), Эраст Гарин (Джон Пиблз), Павел Кадочников (Гомер Джонс), Андрей
