Естественные эксперименты в истории

ученые в зрелых областях науки осознают, что истинный научный подход требует использования обоих методов. Без надежных примеров универсалам нечего обобщать; без надежных обобщений специалистам не хватает системы, в рамках которой они могли бы размещать свои практические исследования. Таким образом, сравнительная история не представляет никакой угрозы для более привычного практического подхода, а напротив, дарит возможности обогащения такого подхода.

Напряженность между тематическими исследованиями и обозрениями (или между описанием и теоретическим объяснением) проявляется в различных областях науки по-разному. Она минимальна в физике и химии, где теоретики и экспериментаторы давно приняли как должное, что нуждаются друг в друге, и где в наше время размещение узконаправленных тематических исследований в рамках более общей системы является обычной практикой. В тех областях, где изучаются естественные, а не управляемые эксперименты, особенно в культурной антропологии и полевой биологии, напряжение между этими двумя подходами — явление совсем недавнее. Культурные антропологи раньше рассматривали каждую человеческую культуру как уникальную и потому противились обобщениям. Но сегодня практически каждый антрополог, публикуя результаты многолетнего исследования какого-либо конкретного племени, начинает свой труд с главы, в которой обсуждается некая общая теоретическая перспектива, и отмечает место своего племени в спектре культурного многообразия.

В сфере экологии напряженность между тематическими исследованиями и обобщениями обострилась в 1960-х и 1970-х годах, в период появления множества новых теоретических генерализаций и математических моделей. Такое развитие событий привело к ожесточенным спорам, продлившимся почти два десятилетия. По одну сторону баррикад стояли традиционные биологи-практики, которые посвятили свою жизнь многолетним исследованиям одного животного или растительного вида, например филиппинского синицевого бабблера. Попытки сравнивать, моделировать, теоретизировать и обобщать они подвергли осмеянию и заклеймили «поверхностностью», «упрощением» и «обобщениями, основанными на карикатурах, которым не хватает детальности, присущей моему собственному исследованию филиппинского синицевого бабблера». Эти ученые старались убедить коллег в том, что прорыва в науке можно достичь только с помощью столь же богато структурированных и крайне подробных исследований других видов птиц. Теоретики-универсалы по другую сторону баррикад начали возражать: «Невозможно изучить даже одного только филиппинского синицевого бабблера, не разобравшись в том, как и почему он стал похож или не похож на других синицевых бабблеров и птиц остальных видов».

В сегодняшней экологии полярные подходы сторонников тематических исследований и обобщений сосуществуют более мирно[397]. Большинство современных экологов признают, что их дисциплина разрабатывает общую систему, к которой относятся такие разнообразные виды, как бактерии, одуванчики и дятлы, — систему, позволяющую разобраться в различиях внутри царств растений и животных. Уже недостаточно описать, что эта птица делает это, а та делает то. Один за другим ведущие орнитологические журналы, хотя и продолжают публиковать статьи об отдельных видах птиц, начали требовать, чтобы каждое исследование вписывалось в более широкие рамки.

Помещение индивидуальных объяснений в рамки более крупной объяснительной системы является отличительной чертой научного подхода. Например, Дарвин заметил, что пересмешники Галапагосских островов родственны южноамериканским пересмешникам, но также заметил, что у других видов галапагосских животных также есть близкие родственники в Южной Америке. Такие наблюдения побудили Дарвина и Уоллеса развить эти факты в более масштабную биогеографическую теорию, в которой сочетались история, расселение, эволюция и истоки или передвижения материков. Химики, изучающие атом молибдена, не называют его уникальным явлением, а вписывают его свойства в объяснительную систему, основанную на таблице Менделеева, атомной теории и квантовой механике.

Результаты практических исследований, изложенных в этой книге, подтверждают два общих вывода, связанных с изучением человеческой истории. Во-первых, исторические сравнения, хотя и не дают всех ответов сами по себе, могут раскрыть глубинные механизмы, которых нельзя извлечь из изучения одного примера. Например, нет никаких шансов понять Францию конца XIX века, не рассмотрев, как и почему она отличалась от Германии того же периода или Франции конца XVI века. Во-вторых, предлагая какое-либо заключение, ученый может максимально подкрепить его, если предоставит количественные подтверждения (или, по крайней мере, ранжирует результаты от крупных до мелких), а затем проверит обоснованность своего заключения с помощью статистических методов.

У некоторых историков-специалистов наши выводы вызовут рефлекторное возражение, которое порой (но не всегда) высказывается откровенно — и о котором мы говорили в прологе. Пример такого возражения можно сформулировать следующим образом: «Я посвятил сорок лет своей профессиональной деятельности изучению Гражданской войны в Америке и все еще не до конца изучил ее. Как же я посмею рассуждать о гражданских войнах в общем или даже просто сравнивать американскую гражданскую войну с гражданской войной в Испании, которой не посвятил сорока лет работы? И, что еще хуже, не возмутительно ли, когда какой-то специалист по гражданской войне в Испании позволяет себе залезть на мою территорию и высказать мнение об американской гражданской войне?» Да, длительное изучение одного явления дает вам некоторое преимущество. Но если вы взглянете на другое явление свежим взглядом и примените к нему опыт и знания, которые получили, изучая свой предмет, то также получите преимущество. Мы надеемся, что в нашей книге найдутся полезные рекомендации для историков и обществоведов, которые пожелают ими воспользоваться.

Джаред Даймонд и Джеймс А. Робинсон

Авторы

Дарон Аджемоглу, отделение экономики, Массачусетский технологический институт, Кембридж, Массачусетс

Абхиджит Банерджи, отделение экономики и лаборатория изучения бедности имени Абдула Латифа Джамиля, Массачусетский технологический институт, Кембридж, Массачусетс

Джеймс Белич, исследовательский центр Стаута, Университет королевы Виктории, Веллингтон, Новая Зеландия

Давиде Кантони, отделение экономики, Гарвардский университет, Кембридж, Массачусетс

Джаред Даймонд, отделение географии, Калифорнийский университет, Лос-Анджелес, Калифорния

Стивен Хейбер, отделение политологии и Гуверовский институт, Стэнфордский университет, Пало-Альто, Калифорния

Лакшми Айер, отделение бизнеса, государственного управления и международной экономики, Гарвардская школа бизнеса, Бостон, Массачусетс

Саймон Джонсон, Слоуновская школа менеджмента, Массачусетский технологический институт, Кембридж, Массачусетс

Патрик Б. Керч, отделения антропологии и интегративной биологии, Калифорнийский университет, Беркли, Калифорния

Нейтан Нанн, отделение экономики, Гарвардский университет, Кембридж, Массачусетс

Джеймс А. Робинсон, отделение государственного управления, Гарвардский университет, Кембридж, Массачусетс

Примечания

1

Эрнст Майр не раз с глубокой проницательностью писал о различиях между историческими и неисторическими науками. См., например: Ernst Mayr. This Is Biology: The Science of the Living World. Cambridge, MA, 1997.

2

F. Vogel, N. Chakravartti.