Обрядись Кунг Тулан в оранжевую рясу, его можно было бы принять за буддийского монаха, обрившего голову, чтобы лучше слышать Голос Пустоты. Он был ненормально, болезненно худым человеком лет сорока-сорока пяти. Запавшие щеки, выпирающие зубы, глаза, затененные провалами глазниц. Ни малейшей растительности на голове и лице. Руки такие худые, что сквозь кожу можно разглядеть все кости и сухожилия. Портному пришлось приложить немало усилий, чтобы придать этому скелету человеческий облик. Кунг Тулан носил тонкий черный костюм, покроем напоминающий пижаму, а куртка почему-то была похожа на наглухо застегнутый китель. Наряд довершали туфли, смахивающие на домашние. Голос у него срывался то на фальцет, то норовил уйти в самые низкие басы.
Подчинялись ему беспрекословно, вопросов не задавали, в глаза смотреть не отваживались. Это был тип диктатора, достаточно изучившего человеческую психологию, чтобы подчинять себе всех, кто находился в пределах досягаемости. Любой из находившихся перед ним мужчин с легкостью сломал бы его, как сухую палку, но у них даже мысли такой не возникало. Это была стая, где авторитет вожака был непререкаем.
Повинуясь коротким отрывистым командам, двое официантов схватили спящую девушку и, приподнимая над полом, понесли вглубь зала, где, как отметил про себя Данко, виднелась неприметная дверь, затянутая таким же синим шелком, как и стены.
Третий официант, тот гадкий толстячок, что размахивал женскими трусиками, остался перед боссом для того, чтобы быть отхлестанным этими самыми трусиками по физиономии. Смиренно приняв наказание, он упал на колени и что-то умоляюще залепетал. Кунг Тулан пнул его подошвой в грудь и, сопровождаемый прямоугольным охранником, направился к потайной двери.
Толстячок, упавший на спину, как жук, остался лежать, ожидая, когда его забудут. Поколебавшись, Данко решил воспользоваться моментом. Поднявшись в своем углу, как тень, он кинулся к официанту. Тот успел сесть и приготовился заорать, но при виде пистолета послушно захлопнул рот.
— Do you speak English? — осведомился Данко, опустившись рядом на одно колено.
Нет, любитель женского белья не говорил по-английски, о чем дал понять красноречивым разведением рук и пожатием плечами. Таким образом, беседовать с ним было не о чем, да и незачем. Что ж, так тому и быть.
Схватив толстяка за уши, Данко несколько раз ударил его затылком о каменный пол. Он себя почти не сдерживал. Если официант подохнет, туда ему и дорога. Главное, чтобы не поднял тревогу. После проведенной небольшой экзекуции это было абсолютно исключено.
Данко взял отложенный «Вальтер» и поднялся на ноги, прислушиваясь. Никаких посторонних звуков, только уличный шум да перезвон посуды где-то вдалеке. Толстяк лежал неподвижно, не подавая признаков жизни и дико поблескивая белками глаз между приоткрытыми веками. «Разумнее всего его не трогать», — решил Данко. Пусть валяется там, где упал, когда его толкнул Кунг Тулан. А вдруг хозяин не рассчитал силы? Или у перетрусившего толстяка сердце не выдержало…
Выбросив из памяти все мысли об этой падали, Данко бесшумно устремился к неприметной двери.
* * *Внизу у Кунга Тулана располагались обширные апартаменты — здесь можно было с равным успехом и жить, и прятаться, в зависимости от обстоятельств. Подобные убежища устраивает себе большинство хищников, например крысы. Удобное логово с несколькими потайными ходами.
Господин Кунг любил появляться и исчезать неожиданно. Это не гарантировало ему полную безопасность, но все же значительно уменьшало вероятность покушения. Кунг Тулан, подобно большинству живых существ, хотел жить долго и благополучно. Пока у него это получалось.
Одна из комнат апартаментов представляла собой столовую: здесь Кунг вкушал яства. Вопреки своей аскетической наружности, он ел много и жадно, при этом не набирая веса и не обрастая жиром. Возможно, причиной этому был отличный обмен веществ в организме Кунга, а может быть, его пищеварительный тракт был заполнен какими-то прожорливыми паразитами. Как бы то ни было, факт оставался фактом: этот болезненно худой человек, похожий на изможденного узника концлагеря, не поправлялся, сколько бы ни запихивал внутрь.
Оставшись один, он положил на стол телефон, сомкнул почти лишенные ресниц веки и откинулся на спинку стула. Мысли, рождавшиеся в его мозгу, были просты и ясны. Например, о том, что бразды правления не удержать слабой рукой. Лаской и увещеваниями людей служить себе не заставишь. Им нужны удары дубинкой, пинки под зад, пытки и казни. Власть зиждется на насилии, которое необходимо применять, чтобы тебе подчинялись. Но и само по себе насилие вещь незаменимая: оно доставляет удовольствие тому, кто его применяет.
В подчинении у Кунга Тулана находилось около пяти десятков человек, и это, конечно, тысячекратно сокращало его возможности даже в сравнении с не самыми великими диктаторами. Но зато через его руки проходило множество женщин и девушек, позволяющих забыть о своей неполноценности. Сил Кунгу хватало, чтобы перепробовать их всех. Для этого он употреблял специальный эликсир, состоящий из красного перца, женьшеня, опиума, тигриной спермы и множества других ингредиентов.
Вот и сегодня первое, что проделал Кунг перед ужином, это проглотил ложку волшебного снадобья. Пока он сидел неподвижно, прислушиваясь к тому, как кровь разгоняет волшебный жар по жилам, слуги и официанты держались в отдалении на таком расстоянии, чтобы не мешать хозяину и одновременно иметь возможность подбежать исполнять повеление, повинуясь первому же мановению его руки. Поерзав за низким столом на любимой подушке, он щелкнул пальцами, давая понять, что готов начать трапезу. В ту же секунду на блюде подали крупную макрель, жабры которой еще шевелились. Повара «Красного дракона» всегда резали и чистили рыбу таким образом, чтобы не убить ее раньше времени и не задеть лакомых внутренностей.
Кунг любил поедать не просто сырую, а живую рыбу. Пока неспешно выедалась жирная печень, макрель шевелила губами, извивалась и била хвостом. Затем застыла, обессиленная болью.
«Вот они — жизнь и смерть, — подумал Кунг, разрезая живую рыбину ножом. — Была — и нету. Мы, люди, такие же. Очень важно, чтобы промежуток между рождением и смертью был как можно длиннее и приятнее. Тогда можно сказать, что ты жил не напрасно. Что ты ел других, а сам не стал ничьей добычей».
— Дальше, — скомандовал Кунг вполголоса, когда макрель перестала подавать признаки жизни.
Официанты, сменяя друг друга, стали подносить все новые и новые блюда. Он пробовал все, зачерпывая
