Несмотря на ослепительные проблески молний, мрак, окружающий «Утреннюю звезду», был почти непроглядным. Лоснящиеся громады волн казались отлитыми из вязкой смолы. То засасывая шхуну по самые леера, то подбрасывая ее на головокружительную высоту, волны издавали свирепое алчное рычание. Очутившееся в их полной власти суденышко скрипело и трещало, словно готовые развалиться от перегрузки качели. Никакие американские горки не могли сравниться с тем, что вытворяла шхуна при каждом очередном крене. Проваливаясь в разверзшуюся пучину, она почти скрывалась под водой, а выскакивая пробкой на поверхность, вновь становилась игрушкой многометровых волн.
Временами Данко проваливался в сон, но потом снова пробуждался от толчка и проверял, все ли в порядке, чувствуя себя петухом в курятнике. Он был единственным мужчиной среди девятнадцати женщин, которых спас как минимум от мучительной, унизительной неволи. Ладони Данко горели, как в огне, после того как стертая канатом кожа лопнула и была разъедена морской водой. Не все пленницы нашли в себе достаточно сил и отваги, чтобы самостоятельно вскарабкаться по болтающейся веревочной лестнице. Некоторых пришлось буквально затаскивать наверх, что было очень нелегкой работой, учитывая качку и волны, ежеминутно обрушивающиеся на палубу. Эвакуация продолжалась около получаса, и за это время в трюм успело налиться воды по колено. И задраивать люк пришлось уже с помощью Юлии, потому что Данко совсем выбился из сил.
Теперь все, кроме капитана, располагались в достаточно просторном помещении, которое Данко окрестил кают-компанией. Правда, коек здесь не было. Кто-то приволок матрасы, кто-то расположился прямо на полу. Образовалась настоящая куча-мала, вокруг и внутри которой перекатывались, дребезжали и постукивали всевозможные предметы, попадавшие со столов и полок. Как ни старались женщины сдерживаться, кое-кто не успевал выползти из кают-компании, чтобы извергнуть содержимое желудка. К счастью, там уже ничего не осталось, кроме желчи и желудочного сока, хотя и они воздух не озонировали.
В очередной раз вскинув тяжелую голову, Данко увидел близкие глаза Юлии, глядящей на него из полумрака, озаренного единственной аварийной лампочкой над дверью.
— Спи, — сказал он, тронув ее за плечо.
Она сильнее прижалась к нему боком и положила голову ему на плечо. Ныла ножевая рана, но Данко заставил себя не морщиться и не скрипеть зубами.
— Я боюсь спать, — пробормотала Юлия, раскачиваясь вместе с ним.
— Мы не утонем, — пообещал он так твердо, как будто это зависело от его желания или воли.
— Мне не утонуть страшно. Я боюсь, что если усну, то потом окажется, что это мне только снится. — Юлия на мгновение оторвалась от Данко, чтобы посмотреть по сторонам. — Ты, каюта, иллюминаторы… И я опять очнусь в том проклятом трюме. А рядом Соня. И я ничего не могу сделать для того, чтобы хоть немного облегчить ее страдания.
— Мама, ты пересказываешь мой кошмар, — сонно пробормотала дочь, прижавшаяся к другому боку Данко. — Я тоже все время боялась не столько за себя, сколько за тебя.
— Даже не вспоминайте об этом. — Он крепче обнял их за плечи. — Все позади. Все кончилось.
* * *Похоже, его слова оказались пророческими. С рассветом шторм начал утихать. Море еще долго не могло преодолеть ту неудержимую инерцию, которая гнала волны из края в край. Однако небо очистилось до своей обычной безмятежной голубизны, сияющее солнце повисло в зените, ветер утих.
Данко сменил капитана, который показал ему, как направлять шхуну носом к волнам, с облегчением отпустил штурвал и свалился прямо на полу рубки, огласив ее оглушительным храпом. Его можно было понять. Человек провел на ногах всю ночь, в одиночку сражаясь со стихией. Причем победа осталась за ним.
Удерживать штурвал оказалось довольно трудно. Качка в тесной рубке ощущалась значительно сильнее, чем в кают-компании или даже на палубе. За первые же полчаса вахты Данко обзавелся двумя синяками, одной шишкой и повредил палец. Последнее обстоятельство напомнило ему о Мали. Ему было стыдно перед погибшей девушкой за то, что он не сумел уберечь ее. Но еще больше моральных мучений причиняла ему мысль о том, что он бы еще раз пожертвовал ею ради спасения Сони и Юли. Сознание этого терзало совесть. И всякий раз, когда память подсовывала Данко образ Мали, он старался выбросить ее из головы.
Отчасти в этом помогала дочь. Когда водяные горы за бортом превратились в пологие холмы, она забралась в рубку и заявила, что побудет здесь, потому что в каюте воняет.
— Маме тоже плохо, — сообщила она, переступая через спящего на полу капитана. — Так долго держалась, а потом сломалась. Уже два раза на палубу выбегала. Тошнит. В желудке пусто, а все равно наизнанку выворачивает.
— Там должна быть какая-то еда, — спохватился Данко. — Ты же, наверное, очень голодная.
— Нет, папа. Девчонки галеты нашли и несколько банок консервов открыли. Кто хотел, тот перекусил.
— Воды хватает?
— Полно, — успокоила отца Соня. — Хочешь, тебе принесу? И галет могу захватить…
— Да, не помешало бы, — согласился Данко. — Забыл, когда нормально ел в последний раз…
Сказав это, он снова вспомнил Мали, решившую накормить его завтраком. А потом они тренировались. Она отлично научилась бросать ему пистолет. И в ответственный момент не подвела. Что нельзя сказать о нем, о Данко.
Он без аппетита сжевал несколько галет, принесенных дочкой. Поднес к губам бутылку с водой и долго пил, чтобы не отвечать на прозвучавший вопрос. А спросила Соня, кто была та девочка, с которой Данко поднялся на борт «Утренней звезды» и где они познакомились. Вволю напившись, он рассказал про Мали. В самых общих чертах, разумеется. Выслушав, Соня внимательно посмотрела на отца:
— Когда ты говоришь о ней, папа, у тебя появляется виноватое выражение на лице. Это…
Она не договорила, только выразительно подняла брови.
— Да, я виноват перед ней, — сказал Данко, хмурясь. — Нельзя было впутывать ее в это дело. Нужно было самому…
— Разве ты бы один справился?
— Нет.
— Тогда не кори себя, папа. — Соня ободряюще положила руку на бицепс Данко. — Вышло так, как вышло. Ты ведь не заставлял эту девушку помогать тебе?
— И не просил, — кивнул он. — Даже отговаривал.
— Вот и забудь.
— Пытаюсь. — Данко
