Парень тут же стал объектом пристального наблюдения многих пар глаз. Он шёл очень медленно. Двигался вдоль бровки тротуара, заглядывая в окна припаркованных машин. Время от времени он притворялся, будто рассматривает витрины, хотя все магазины были уже закрыты. Да и в любом случае в тех витринах — лавка мясника и химчистка — не было ничего, что могло бы его заинтересовать.
Он зашагал быстрее. Не знаю, почувствовала ли Тереза, что кто-то идёт за ней метрах в пятнадцати позади. На той стороне улицы бар «У Бранко» выглядел совершенно пустым, но я знал, что там сидит Пити Бёрнс и тоже смотрит. Он всегда так сидел, прислонившись спиной к стене и глядя на улицу, пока заведение не закрывалось в два часа ночи. Наверняка следили за чужаком и парни из клуба Пита «Убийцы» Аббананте на Кресент-стрит. Кроме того, в одном из припаркованных на улице автомобилей сидели бойцы Поли — Фрэнк Сорас, которого позже убили, и его приятель Эдди Барберра, отбывающий сейчас двадцать лет за ограбление банка. Я знал, что они вооружены, потому что их работой было провожать домой и охранять от ограбления тех, кому повезло сорвать куш в азартных играх у Малыша.
Парню, преследовавшему Терезу, улица, наверное, показалась совершенно безлюдной, потому что он перестал оглядываться. Просто зашагал ещё быстрее. А пока Тереза искала в сумочке ключи, побежал. Всё произошло очень быстро. Когда она уже зашла в дом, он оказался прямо позади неё и успел вытянуть руку, чтобы не дать двери захлопнуться. Потом они оба скрылись из виду.
К тому времени, когда я добрался до места происшествия, всё было кончено. Парень, полагаю, достал нож и приставил его к лицу Терезы, но я ничего этого не видел. Всё, что мне было видно, — это спины. В холл ещё до моего прихода набилось тонны три умников. Они уже вынесли входную дверь. Их столько столпилось в холле и на лестнице, что те казались резиновыми. Тереза стояла у стены, прижавшись спиной к почтовым ящикам. От парня виднелись только макушка головы и рукав свитера. Потом его унесло потоком тел, рук и проклятий — вверх по лестнице и прочь из моего поля зрения.
Я подался назад и вышел из дома. Некоторые из наших уже стояли снаружи, ожидая развязки. Я перешёл на другую сторону, обернулся и посмотрел вверх. С моего места был виден только низенький кирпичный парапет, огораживающий крышу здания, а затем через него перебросили того парня. На миг он повис в воздухе, размахивая руками, как подбитый вертолёт, а потом рухнул вниз и забрызгал собой всю улицу.
Генри Хилл отправился служить десантником через несколько дней после своего семнадцатого дня рождения, и это оказался очень удачный момент, чтобы убраться с улиц Нью-Йорка. На них стало опасно, повсюду царил хаос. Расследование, которое власти начали после знаменитого Апалачинского сходняка мафии в ноябре 1957 года, набрало обороты. Шеф ФБР Эдгар Гувер, двадцать пять лет твердивший, что никакой мафии не существует, вдруг прозрел и объявил, что организованная преступность ежегодно наносит обществу ущерб в двадцать два миллиарда долларов. Сенат США начал собственное расследование связей мафии с профсоюзами и бизнесменами и обнародовал общенациональный список из почти полутысячи имён бандитов, включая членов пяти криминальных семей Нью-Йорка. Генри видел в газете неполный список членов семьи Луккезе: правда, Поли среди них не оказалось.
Генри Хиллу полюбилась армия. Он служил в Форт-Брэгге, в штате Северная Каролина. Прежде он не покидал улиц Нью-Йорка, даже не ездил на пикники за город. Он не умел плавать. Он никогда не жил в палатке и не разводил огня (не считая преступных поджогов). Его товарищи по учебке постоянно ныли и жаловались; ему же армия казалась чем-то вроде летнего лагеря. В ней ему нравилось практически всё. Нравились тяготы военной подготовки. Нравилась еда. Нравились даже прыжки с парашютом.
Генри. Я не планировал этого, но оказалось, что в армии тоже можно поднимать бабло. Я вызвался отвечать за наряды по кухне и сделал целое состояние, продавая излишки продуктов. Армия постоянно закупала их больше, чем нужно. Это был просто позор какой-то. Они заказывали двести пятьдесят порций на двести человек. По выходным из этих двух сотен в лагере оставалось едва шесть десятков новобранцев, но продуктов всё равно привозили на двести пятьдесят. Кому-то надо было об этом позаботиться. Пока я этим не занялся, дежурные просто выбрасывали лишние продукты. Я глазам своим поверить не мог. Для начала я начал таскать оттуда коробки со стейками, килограммов эдак на пятнадцать каждая, и отвозить их в рестораны и гостиницы Беннетсвилла и Макколла в Южной Каролине. Заведениям это пришлось по вкусу. Вскоре я начал сбывать им всё подряд. Яйца. Масло. Майонез. Кетчуп. Даже соль и перец. Я продавал продукты, а потом ещё и бесплатно гулял там всю ночь напролёт.
Всё приходилось делать самому. Я поверить не мог, до чего ленивы окружающие. Никто даже пальцем о палец ударить не хотел. Я начал давать им взаймы. Солдатам платили дважды в месяц — первого и пятнадцатого числа. Перед самой получкой они всегда оказывались без денег. Я брал десять баксов за пять, если получка откладывалась из-за выходных. Девять за пять — во всех остальных случаях. Я начал устраивать азартные игры в карты и кости. Проигравшимся сам же выдавал ссуды. Моими любимыми днями были дни выплаты жалованья, когда солдатики становились в очередь за деньгами, а я пристраивался у самой кассы и тут же получал с них, что мне причиталось. Это было изящно. Главное, гоняться ни за кем не нужно.
Я не терял связи с Поли и Тадди. Они даже пару раз помогали мне деньгами, когда в этом была нужда. Однажды я подрался в баре с каким-то фермером и угодил за решётку. Поли пришлось внести за меня залог. Я не мог попросить родителей — они бы не поняли. Зато Поли понимал всё. Примерно через полгода в учебке я подговорил сержанта выписать мне фальшивый двойной наряд на кухню, сел в машину и за восемь с половиной часов доехал до Нью-Йорка. Это было круто. Припарковавшись у пиццерии, я вдруг ощутил, как скучал по всему
