Проблематика книги настолько актуальна и свежа, что хотелось бы поскорее увидеть, по большому счёту, нечто вроде объёмной «Энциклопедии регионализма», возможно даже многотомной — максимально широко раскрывающей эту проблематику как в применении к российским и постсоветским регионам, так и к мировому контексту в целом. Процессы и феномены, о которых пишет Штепа, представляются абсолютно универсальными. Поэтому изучение исторического опыта самых отдалённых земель и стран, осмысление сделанных другими ошибок повысит нам шанс не наступить на объективно лежащие перед нами, успешно опробованные другими, но для нас пока неразличимые грабли.
Сравнение с катехизисом можно доводить до предела, раскрывая суть регионализма как потенциальной новой светской религии: недаром он приобретает с каждым годом всё больше приверженцев во всём мире. При этом в рамках гиперцентрализованной России, лишь номинально носящей название Федерации, идеология регионализма выглядит на первый взгляд утопической. И всё же есть в ней достаточная доля прагматизма, чтобы не сомневаться в перспективности реализации этих идей и на наших, в том числе, просторах.
Другое дело, что идеологу имперскому, бдящему о сохранении мессианской роли Центра и, соответственно, безликости и провинциализма периферии, эта книга может напомнить знаменитые инструкции по изготовлению взрывчатки в домашних условиях. Правда, для того, чтобы усмотреть в книге некий коварный умысел, подрыв устоев и т. д., её нужно не открывать и не читать. Ибо автор всесторонне рассматривает в ней политические последствия регионалистского процесса: в норме, процесс этот приводит не к сепаратизму, а к более гармоничному перераспределению между регионом и центром информационных связей и векторов управления. Регион, обретающий собственное уникальное лицо, наращивающий степень своей суверенности и автономности, избавляется от мотивов к изменению своего политического контекста. Обретение более равноправных и жизнеспособных взаимоотношений с центром и с другими регионами автоматически снимает такую опасность.
Главная мысль книги: разнообразие региональных идентичностей, социокультурное (и мифологическое, добавим от себя) многообразие территорий — это очень хорошо. Пример державы, оставшейся империей, но с постимперским многоцветием регионов, это США. Живя вдалеке, в России, мы понимаем, чем отличается, скажем, техасец от нью-йоркца или обитателя Кремниевой долины. Сможет ли навскидку сформулировать американец, даже столичный и продвинутый, чем отличается москвич от жителя Комсомольска-на-Амуре — вопрос!
Ещё один, важный для XXI века, аспект метафоры «слепого пятна». Если имперская идеология и практика превращает карту империи в монохром, со временем всё менее интересный с туристической, в том числе, точки зрения, то регионализм — это здоровый и естественный способ эту карту раскрасить. Сделать её интригующей как для обычных отдыхающих, так и для профессиональных путешественников. А туризм, напомним — один из важнейших сегодня, и тем более в перспективе, бюджетонаполняющих факторов, даже для такого гиганта, как Россия.
Человечество становится всё более мобильным не только в плане работы, но и в плане отдыха, и в будущем станут выигрывать не только те страны и регионы, которые смогут более эффективно привлекать извне необходимую рабочую силу, но и те, кто сумеет приманить больше иностранных туристов. Это один из способов, в терминологии Штепы, «продавать родину»: необходимым для региона ценным специалистам, инвесторам, туристам… «Наука регионалистика, оформляющаяся лишь в последние десятилетия, набрасывает контуры новой эпохи великих географических открытий», — утверждает автор книги. — «Только теперь это уже не буквальное „расширение земель“, но интенсивное углубление их смыслов». Регионализм обладает тонкими функциями фотошопа, которые позволяют бледный туманный пейзаж, выталкивающий из себя зрителя, превратить, наоборот, в феерически привлекательную картинку, неодолимо затягивающую внутрь.
Механизм этого расцвечивания прост, Штепа называет его «историческим творчеством». Необходимо высвобождать креативную энергию масс, поддерживать факторы, способствующие формированию региональной идентичности и усилению яркости территориального образа (то, что называется ребрендинг), исторические изыскания, культурные эксперименты, общественный диалог на эти темы. В 90-е автор этих строк использовал для обобщения этих процессов термин «геопоэзис» (буквально «землетворчество»)[28], или «культурное самоопределение территорий». Регионализм и геопоэтика, собственно — две стороны одной медали, сопрягающиеся приблизительно как социология и мифология, как физика и метафизика.
Безусловно главными среди действующих факторов «исторического творчества» являются, во-первых, энтузиасты-краеведы, фанатики региональной истории, с наслаждением выкапывающие из архивов, фольклора и местных сплетен всё самое интересное и необычное, реактуализирующие локальные мифы, что в итоге наращивает уникальность образа данной территории и самоощущения её жителей. А во-вторых, кураторы-пассионарии, изобретатели новых фестивалей и других артистических, социально-экономических, научно-исследовательских и прочих проектов и событий.
«В целом уже можно констатировать появление целого слоя новых региональных романтиков (иногда называющих себя „практикующими краеведами“) — которые являются предвестием будущих политических изменений», — пишет Вадим Штепа. — «Они остро чувствуют и сами создают новый регионалистский дух времени (Zeitgeist), вдохновляя многие творческие группы — сибирские, поморские, ингерманландские и т. д. Фактически они начинают новую эпоху регионального искусства — не в архаично-провинциальной манере, а созвучно с актуальными трендами глокализации».
Остров Армения
(геопоэтика аскезы)[29]
Первое чувство при первом визите в Армению два года назад, на Форум переводчиков и издателей — болевой шок. Казалось бы — переизбыток солнца, загадочные, плавные фрактальные структуры холмов и горных цепей, галактические контуры Арарата, ангельски прекрасные женские лица и чертовски интеллектуальные мужские, разноцветье трав и древесных крон. Но на фоне этого — паническое тиканье в висках: С т р а н а б е з м о р я!.. Первая мысль, схватившись за голову: «Боже! Как они с этим живут?..»
ТРАВМАСтрадает ведь прежде всего экономика, страна почти обречена на бедность: нет морской торговли, нет морского транзита, нет морского туризма. Но последнее имеет и психологическое измерение: отсутствует душеспасительная морская эстетика и духоподъёмная морская экзотика…
Нет коралловых рифов — кроме, быть может, неузнаваемых, миллионолетними тектоническими процессами вознесённых на плоскогорье, древнейших рифовых отложений. Нет пальм, поскольку климат континентальный и они не выдерживают здешних зим. Нет флота, кроме разве что катеров на горном озере Севан да водных велосипедов на лесном озере под Дилижаном.
Это, конечно, сугубо личное. Старый моряк и, вроде бы, путешественник, в свои 47 умудрился впервые оказаться в государстве с исключительно сухопутными границами. И сразу впал в непривычную депрессию, помешавшую полноценному восприятию страны с первого захода.
Травма, однако,
