сих пор не отложились в самосознании самих японцев; похожим образом перед войной Дзюнъитиро Танидзаки в своем эссе «Похвала тени» (1933) писал о тусклом освещении, из неясности и замутненности которого на переднем плане оказываются блеклые тона японской эстетики.

Радость миниатюры

Боюсь, что мое стремление рассуждать о крошечном как об истинной сущности каваии пробуксовывает в методологическом плане. Теперь с новыми силами подумаем о мелочах и о психологии миниатюры. Путеводной нитью нам послужит книга американского культуролога-компаративиста Сьюзен Стюарт «О душевных устремлениях: тексты о миниатюрном, гигантском, о сувенирах и коллекциях»[134],[135]. Эта книга представляет серьезный интерес как образец последовательного анализа образов и представлений о ностальгии, подарках, а также о занятиях коллекционеров. Ниже мне хотелось бы продолжить свои размышления, по возможности дополняя доводы Стюарт своими впечатлениями и комментариями.

Согласно Стюарт, исходно в природе ничего миниатюрного не существует. Миниатюрное — блестящий результат человеческого труда, в котором человек находит удовлетворение, обнаруживая зачастую тончайшее проявление ремесла. Получается, что от нэцкэ, накрепко приделанной к курительной трубке, до брелока, прицепленного к мобильному телефону, от домашних буддийских алтарей, напоминающих небоскреб в форме Будды, до тщательно сконструированных игрушечных железных дорог, самые разные модели уменьшенного масштаба являются образами, отражениями существующих в реальном мире вещей, сделанными по принципу метонимии. Миниатюра подражает своему оригиналу, но ее важной особенностью является полная отделенность от реального мира, к которому этот оригинал относится, при строгой сохранности границ между внутренним и внешним. Подобная изоляция — залог того, что человек, взяв в руки нечто миниатюрное и насладившись пространством, масштабом иного по сравнению с действительностью порядка, сможет забыть о своем «я». Выходит, что миниатюра должна быть существенно меньше исходной вещи. Тем не менее (а может быть, вследствие этого) воплощенная в миниатюре идея всеобщности настолько крепка, что во многих отношениях миниатюра затмевает оригинал. Основная причина, по которой миниатюрная книга (букв. «книга величиной с боб», см. выше) занимает в этом микромире такое большое место, заключается в следующем: издавна считалось, что книга — это модель Вселенной, несущая в себе ее всеобщность. Миниатюрная книга — не просто книга малых размеров; она доходит до того, что еще сильнее утверждает себя в качестве материи, воплощающей всю вселенную.

В романе Юкио Мисимы «Золотой храм» можно обнаружить пассаж, указывающий как раз на это. Я имею в виду тот эпизод, когда главный герой, зайдя в Золотой Храм и стоя на его первом ярусе, который зовется Хосуйин, рассматривает макет храма:

Первое, что мне бросилось в глаза, — макет Золотого Храма под стеклянным колпаком. Вот макет мне понравился. Он гораздо больше походил на Золотой Храм моих фантазий. Да само то, что внутри большого Кинкакудзи находится еще один — точно такой же, но миниатюрный, — навело меня на мысль о бесконечности, о малых мирах, заключенных внутри миров огромных. Я как бы увидел воплощение своей мечты: микроскопический — гораздо меньше этого макета, — но абсолютно прекрасный Золотой Храм; и еще один — бесконечно громадный, охватывающий всю вселенную[136],[137].

Оригинальность рассуждений Стюарт в том, что в ее понимании миниатюры не ограничиваются вещами такого размера, которые можно держать в руке. Зоопарки, океанариумы и недавно вошедшие в моду тематические парки в каком-то смысле — те же миниатюры. Понятное дело, реального слона или тигра уменьшить нельзя. Но можно воссоздать отдельный фрагмент реальной саванны или океана с соответствующими животными внутри и, запустив туда зрителей, дать им возможность получить своего рода квазиопыт. Точно так же посетитель зоопарка бродит по выдуманному миру. По окончании экскурсии в киоске всем желающим предлагают сувениры: фантастических единорогов и инопланетян (в том числе нашего старого знакомого, дедушку-инопланетянина из фильма Стивена Спилберга) вперемешку с брелоками для ключей в виде слоника или тигра. Зоопарк — исключительно малое пространство, изолированная система, и его обитатели, животные, бытуют в качестве каваии в силу того, что они — обычные прототипы миниатюрных поделок каваии.

Нельзя забывать, что миниатюры существуют не только ради того, чтобы заманивать человека в наполненное чувством близости и изолированное от действительности пространство. Миниатюра способна останавливать время. Буквально сейчас, когда я пишу эти строки, на моем столе стоят две крошечные пластиковые куколки молоденьких девушек, купленные в магазинчике «Гатяпон» в районе Акихабара. Первая — в бикини, ноги окунуты в воду, в вытянутой правой руке — зеленый молоток. Вторая — как будто только что проснулась, еще в пижаме, трет пальчиком заспанные глаза. Обе фигурки зафиксированы в определенный момент, они как бы изъяты из непрерывно текущего обыденного времени. Когда-то в Танжере (Марокко) мне попалась на глаза миниатюрная диорама, изображающая русскую кампанию Наполеона 1812 года: широченное поле, войска Кутузова представлены несколькими сотнями крошечных фигурок. Здесь работает абсолютно тот же принцип, что и в случае с двумя куколками. За счет того что некоторое мгновение извлечено из исторического хода времени и предъявлено в виде диорамы (картины, рисунка), миниатюра окончательно превращается во вневременной объект. Он ограничен в пространственном плане своими уменьшенными размерами, во временном отношении ему также объявлена блокада.

Все миниатюры подчинены одному общему свойству: это исторический эскапизм. Речь идет о таком положении дел, при котором вещи стремятся к состоянию безвременья, напоминающему утопию. И в романе «Бесы» Достоевского, и в фильме «Жизнь как чудо» (2001) Эмира Кустурицы возникают персонажи, чье спасительное появление напоминает античный прием deus ex machina. Эти герои отрицают обычный ход времени реального мира. Очарованные временем замороженным, представленным миниатюрой, они вновь и вновь протягивают свои руки миру, утратившему свою цельность и целостность.

Направляемая подобной логикой, книга Стюарт повествует о появившихся в Средние века в Италии просцениумах (рама + сцена), которые вскоре распространились по всей Европе и в качестве «кукольных домов» завоевали популярность среди простого люда в XIX веке. Кукольный дом — этот, с одной стороны, роскошный и пышный, набитый всякой утварью уменьшенный макет жилища, изображающий недоступное для простого народа идеальное благополучие и достаток, а с другой — воспроизведение непритязательного крестьянского быта из прошлых времен, уже давно пребывающего в полном упадке, — вызывает ностальгические чувства. После индустриальной революции «холодное общество» сменилось «теплым», прогресс викторианской Англии, ставшей синонимом прогресса вообще, опередил исторический ход времени, и человека пригласили в другое пространство. Кстати, Стюарт не упоминает об этом, но в середине XIX века в культуре книжного проката[138] наблюдался расцвет фантастического романа, а также это было время начала коллекционирования почтовых марок.

Очарование принт-клубов

Если между «внешним миром» (сото) и «внутренним» (ути) проходит четкая граница

Вы читаете Теория каваии
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату