Октавио впился в нее пронзительным и одновременно бесстрастным взглядом – таким же, каким он изучал лабораторные образцы.
– Расширенные зрачки, замедленность визуальных контактов, учащенное мигание, – констатировал он. – Наши глаза выдают нас куда больше, чем любые речи. А твои, курсантка Евлалия, говорят мне, что ты лжешь. Лжешь все время и всем вокруг. Даже вот такой жест, – добавил он, заметив, как Офелия нервно поправила очки, – несет массу информации о тебе. Моя мать считает тебя наивной растяпой, которая рано или поздно отступится от своих притязаний. А вот я уверен, что тебя ничто не остановит, потому что ты явилась сюда с определенной целью. Личной целью, не имеющей никакого отношения к интересам города.
Настала долгая пауза, нарушаемая лишь предвечерним гомоном птиц над галереей. На щеку Офелии села какая-то мошка, но девушка не посмела ее смахнуть.
– Почему же мне позволили остаться в «Дружной Семье», если ты считаешь меня недостойной быть ее членом?
Октавио саркастически усмехнулся.
– Да чтобы удобней было следить за тобой.
Он отвернулся и ушел; серебряные крылышки на его сапогах поймали последний луч солнца за миг до того, как оно исчезло за пышной зеленью парка. И тут же все окутала тьма, густая и влажная.
«Он ничего не знает, – убеждала себя Офелия, глядя, как силуэт Октавио исчезает в темном конце галереи. – Ему неизвестны ни мое настоящее имя, ни моя настоящая цель. У него возникли какие-то подозрения, но на самом деле он ничего не знает».
– Курсант Евлалия, будьте любезны вернуться в свое подразделение! – раздалось из акустической камеры на галерее.
И Офелия решительно пошла дальше, твердо пообещав себе, что никому не позволит омрачить ей радость победы.
Общежитие пустовало: студенты еще не вернулись из Мемориала. Учебный день там длился с шести утра до одиннадцати вечера, в две смены; сегодня предвестники Елены трудились в вечерней.
Потянув за шнур, свисавший со стены, Офелия выдвинула кровать и рухнула на нее прямо в одежде.
«Завтра… – подумала она, глядя на Мемориал, сверкавший, точно маяк, за оконной занавеской. – Завтра я буду там».
Вероятно, она незаметно уснула, потому что, открыв глаза, увидела соучеников, обступивших ее кровать. Они не зажгли свет, а стояли в темноте, безмолвные и сосредоточенные, словно на заупокойной службе.
Девушка хотела встать, но десятки рук прижали ее к постели, а чья-то ладонь накрыла рот. Они действовали неторопливо и уверенно, хотя и не причиняя боли.
– У моих кузенов есть для тебя загадка, signorina, – прошептал в темноте вкрадчивый голос Медианы. – Как ты думаешь, что случается с теми, кто получил свои крылышки?
Сквозь криво сидевшие очки Офелия не видела, а скорее смутно угадывала ее лицо. Она не могла ни двинуться, ни заговорить и была слишком удивлена, чтобы испытывать страх.
– Ты поклянешься в верности Медиане, – дружным шепотом предсказали ей прорицатели.
– Я хочу кое-что показать тебе, signorina.
Медиана включила лампу-фонарь, озарившую все блики на ее коже, и подала знак стоявшей поодаль Дзен. Кукольное личико Дзен было искажено страхом; тем не менее она покорно исполнила этот немой приказ: подошла к кровати и выдвинула ящик тумбочки Офелии до самого конца.
– Взгляни, маленькая чтица! – мягко приказала Медиана.
Руки прорицателей тотчас приподняли Офелию на кровати и осторожно повернули ее голову так, чтобы она могла заглянуть в ящик. С ней обращались как с покорной марионеткой. В первый момент девушка ничего не увидела на дне ящика, которым никогда не пользовалась.
Но, присмотревшись, вдруг разглядела там какие-то крошечные предметы.
– Вот они: твой матрас, твоя форма и твои перчатки, – перечислила Медиана с чуть принужденной улыбкой. – Так что знай: никакого воровства не было, твои вещички так и лежали в твоем ящике.
Офелия подняла глаза на Дзен, и та пристыженно отвернулась.
– Да, именно Дзен их уменьшила, – продолжала Медиана. – Хотя, уж поверь, не по своей воле. Да и моим кузенам сейчас не очень-то приятно держать тебя. А знаешь, почему они все-таки это делают? Потому что я им приказала. Все, кто здесь есть, ненавидят меня, но, как видишь, беспрекословно подчиняются! Вспомни, что я тебе говорила во время нашей первой встречи: существует много безнаказанных способов мучить людей, не причиняя им никакой физической боли. Ты предпочла остаться среди нас, signorina, ну так я сейчас объясню тебе, что будет дальше.
Мелодичный голос Медианы уже начал оказывать свое гипнотическое воздействие на Офелию. И девушка поняла, что та принуждает ее слушать предельно внимательно. Спальни были тем редким местом, где отсутствовали камеры наблюдения, а Элизабет ночевала в отдельной комнате на другом конце общежития. Значит, помощи ждать неоткуда.
– Из всех, кто находится в нашей спальне, только один человек станет виртуозом, и этим человеком буду я, – продолжала шепотом Медиана. – Я мечтаю стать предвестницей с тех пор, как научилась выговаривать это слово. Так вот: начиная с нынешней ночи ты укротишь свои маленькие ручки. Я запрещаю тебе демонстрировать свои таланты Леди Септиме. Отныне ты будешь скромно сидеть в сторонке и угождать только одной госпоже – мне. Если отступишь на второй план, я тебя отблагодарю. И, когда займу первое место, назначу своей адьютанткой.
– Но как же… я ведь думала… что ты выберешь меня, – пролепетала Дзен, задвигая ящик.
Медиана усмехнулась, даже не взглянув на нее, – все ее внимание было сосредоточено на Офелии.
– Покровительство на Вавилоне не приветствуется. Я уже обещала эту милость многим своим кузенам, но не собираюсь держать при себе двух помощниц.
Один из прорицателей наконец убрал руку со рта Офелии, чтобы дать ей возможность ответить.
Девушку не пришлось долго просить:
– Оставь при себе Дзен. Мне твое покровительство не требуется!
Медиана направила луч фонаря прямо на очки девушки. Он был таким ярким, что ослепленная Офелия не видела выражения ее лица и только по шороху одежды поняла, что та сделала какое-то движение. Миг спустя форменный сапог прижал руку пленницы к кровати. Прижал мягко и совершенно безболезненно, но этот жест безраздельного господства не позволял Офелии двинуть и пальцем.
– Жаль, что ты не слушала моих кузенов, signorina. Хочешь не хочешь, но тебе придется уступить. Повторяй за мной: «Я сделаю все, что ты прикажешь».
Офелия упрямо молчала. Неужели эта прорицательница действительно уверена, что может превратить ее в свою покорную рабу и достигнуть первенства? В каком-то смысле девушке даже льстило, что Медиана считает ее своей соперницей. Однако когда луч фонаря перестал слепить ей глаза и она увидела хищный взгляд Медианы, ей стало не по себе.
– Переверните ее.
Прорицатели одним дружным рывком перевернули девушку на живот. Они проделали это не грубо, не оскорбительно, но Офелия, вдавленная лицом в подушку, никогда еще не чувствовала себя такой униженной. Тщетно она пыталась отбиваться –
