– Да, – машет рукой, – старые запасы. Все, что было, выгреб. Вот, знакомься, кстати. Сын мой. Дмитрий.
Жму парню руку. На вид лет двадцать пять. Тоже хватка стальная, как у папаши. Одет однотипно. Но лицо, в отличие от батиного, мягче. В глазах юмор светится. Из-за его спины выходят две женщины. Одна уже в возрасте, это, видимо, мама Дмитрия, вторая молодая совсем. Рядом с ней мальчуган лет семи, с серьезным таким взглядом и еще кулек на руках.
– Евгения, – протягивает руку старшая. Осторожно жму.
– Аня я, – мило улыбается младшая и делает что-то вроде книксена. – А это Машенька и Данька.
– Очень приятно. – А что мне еще сказать? Подходят остальные, что со мной шли.
– Ну, ты, Серега, и дал стране угля. Весь твой путь по дороге трупаками отмечен. – Виталя аж руками машет. – Сколько же ты их накрошил?
– Не считал. – Снимаю с него свою куртку и надеваю на себя, потом и шапку отобрал.
– Я так испугалась за тебя, Сереженька! – Зинаида Павловна в своем репертуаре.
– Эй! Народ! Вы там еще долго будете стоять? Заезжать-то собираетесь?
Поднимаю голову. Со стены из блоков свешивается улыбчивая физиономия, придавленная на затылке беретом морпеха.
– Так ты, старлей, калитку-то открой. Мы и въедем. – Это Геннадий ответил.
– Нет, ребята. – Беру из машины рюкзак и закидываю себе на плечи. – Дальше без меня. Мне в другую сторону. Слышь, служивый! – кричу вверх. – Мне б патронов маленько да котелок армейский. Не поделитесь?
– Ты куда собрался, Сергей? – хмурится Геннадий. – Сдурел на старости лет? Там пипец что творится.
– У него дочь перцы зеленые увели, – вместо меня объясняет Виталя. – За ней он собрался. А знаешь что, Серега, я с тобой пойду.
– Спасибо, дружище, – отвечаю, – но я сам. Не твоя это война. Мой косяк, мне и грехи замаливать.
– Ты меня извини, – снова вступает в разговор Геннадий, – но то, что она жива, шансов нет.
– Жива она. Там. – Машу рукой, показывая направление. – Я чувствую.
Открываются ворота. Ну как открываются. Оказывается, с той стороны стоит фронтальный погрузчик, к ковшу которого и приварена эта конструкция. Сдал назад, проезд открылся, даванул вперед, проезда нет. Дешево и сердито… хотя нет, скорее, просто и функционально. Из проезда высыпает взвод бойцов и занимает круговую оборону, поводя стволами. За ними выходит полковник.
– Генка! Вот не ожидал!
– Здорово, Петро.
Эти двое явно знакомы давно. Обнялись крепко. Так обниматься могут только боевые товарищи. Потом полковник оглядел нас:
– Я тут краем уха слышал, кто-то в турпоход намылился?
– Ну, я, – отвечаю.
– Мужик, у тебя с головой все в порядке? Ведь сгинешь же! – И сверлит так взглядом, словно подавить меня пытается. Я усмехаюсь.
– Ты, полкан, меня взглядом-то не сверли. Чай, не красна девка, чтобы глазки мне строить. Сам бы как поступил?
Молчит.
– Просто поделись патронами да котелок один выдели. Я же немного прошу. И давай без этих ваших военно-специфических фокусов, лады?
– Вообще-то у нас тоже запас ограничен. – Щурится полковник. – Сам понимаешь, подвоза в ближайшее время не предвидится.
– Понимаю. – Поправляю рюкзак. – Ну, тогда счастливо оставаться… славяне.
Унижаться я точно не буду.
– Сергей! Постойте. – Оборачиваюсь. Это Евгения, жена Геннадия, меня окликнула.
– Петруха! – А это уже Геннадий сам. – Не доводи до греха. Серега только что нас от толпы мертвечины спас, которую ты здесь наплодил. В нескольких километрах отсюда. Обрати внимание. Он спас, а не ты. Да еще одиннадцать человек с собой привел. Ты что, пару горстей патронов зажал? Я же тебе в таком разе и руки более не подам.
– Петь! Ну как тебе не стыдно? – снова Евгения. – Тебя же собственные дочери не поймут.
– Да я же как лучше хотел. Ну куда ему идти? Сгинет почем зря, а у нас каждый человек на счету. Был бы хоть с опытом, а так…
– Рано хоронишь, – говорю.
– Петро. – Геннадий ухмыляется. – Я и сам бы так подумал, если б не видел, как он в одну каску мутанта уработал, а потом еще с десяток бродячих трупов положил этой вот хреновиной, – тычет пальцем в мое изделие.
– Какого мутанта? – Полкан явно растерялся.
– Такого. Которых ты тут наплодил, Петя. – Евгения уперла руки в бока. – Вот скажи мне, Петруша, как давно к вам живые больше не идут?
– А что?
– Петр! Ну не юли ты, как школьник. Хрень вы тут наделали. – Геннадий подошел к машине и, порывшись немного, достал старый армейский котелок. Подал мне. – Владей, Серега. Там в нем много всего полезного, в том числе и хороший набор для чистки оружия. Ну, сам разберешься. И вот это. – Он протягивает во второй руке ножны с охотничьим ножом. Именно охотничьим. Потому что ничего в нем не было вычурного и хищного. Клинок длиной чуть больше десяти сантиметров, без каких-либо изысков, простая и одновременно удобная рукоять. Голый функционал. Рабочий нож. – А тебе, Петр, так скажу. Своей стрельбой вы собрали тут такую орду, что без полномасштабной зачистки и не разобраться теперь. На звуки выстрелов сюда мертвяки тянутся. Ваших выстрелов, заметьте. А за мертвяками, послушав ваше объявление по радио, живые идут, которых первые употребляют в пищу.
– Мясо живых на них действует как мутаген. – Это Виталий подключился. – Они начинают быстро меняться, и чем больше жрут, тем сильнее, быстрее и хитрее становятся. А у вас тут им прям шведский стол.
Полковник чешет затылок.
– Мы не знали.
– Теперь знаешь, Петро. Дай Сереге то, что просит. По-хорошему прошу.
– Да было б чего жалеть! Аганесян!
– Я.
– Сыпься сюда.
Через несколько секунд давешняя улыбчивая физиономия появляется в проезде.
– Тащ полковник!
– Снимай лифчик и вот ему отдай. И автомат тоже. Тот молча подает мне требуемое. Автомат вроде обычный. Семьдесят четвертый АКС, но его сложно узнать, тюнингован сильно. Под стволом фонарь, на газовой трубке установлен коллиматорный прицел. Дульный тормоз-компенсатор, вообще какой-то футуристичный, приклад складной, но не та стандартная рамка, а пластиковый, как у американцев. Магазины спаренные, какими-то специальными пластиковыми клипсами скреплены. Никогда таких не видел. В кино обычно показывают, как бойцы синей изолентой их попарно скручивают. Век живи, век учись.
– Спасибо, старлей, но «бластер» твой мне без надобности. Стрелок я хреновый, а в упор и «ксюхи» за глаза.
– Ну, сам смотри. Ты главное дочь спаси. Красивая, поди?
Киваю. А сам ведь даже не видел ее давно. Но какой отец скажет, что у него дочь не красивая? Собственная дочь всегда красивее всех. По-другому и быть не может.
– Ты погоди, я сейчас. – Старлей срывается с места и подбегает к БТРу. – Эй, в танке! А ну выгляни в окошко.
Сверху открывается люк.
– Чего тебе?
– Подкинь с десяток пачек патронов.
Выглянувший из люка капитан вопросительно смотрит на полковника. Тот кивает, а Аганесян сует приятно тяжелые пачки мне.
– На. Мало ли. Лишними тебе точно не будут, раз стрелок не очень.
– Что за маркировка? – спрашиваю, разглядывая черную полоску на упаковках. Одна из них чуть надорвана и на кончиках пуль, что
