О том, что источник хорошо бы с печатью и на официальном бланке, и все равно найдется масса желающих его оспорить, я деликатно умолчал. И без того местные в открытую жалеют землян за нашу очевидную бестолковость. А тут уважаемый человек может решить, будто мы совсем убогие.
Я сам был такой убитый всем этим, что, когда попался на глаза Унгали, она взяла меня за руку и долго не хотела отпускать. Пришел Унгусман, оценил, как девушка на меня смотрит и как я под ее взглядом набираюсь жизненных сил. И вдруг говорит: знаешь, есть люди, у которых голова вождя. Они умеют думать, как вожди. Они правильно все оценивают, понимают долг правителя перед народом, умеют смотреть в будущее… Но этого мало, чтобы стать вождем.
– Чтобы стать вождем, надо быть вождем!
Я давно научился интуитивно ловить тонкие нюансы языка и смог хотя бы воспринять реплику буквально. Транслятор от такой мудроты просто завис.
– Объясни, о великий.
– Да он сам не понимает, – сказала Унгали и рассмеялась.
У вашего покорного слуги чуть сердце не выпрыгнуло: девушка позволила себе дикое нарушение этикета. Перешучиваться с вождем может кто угодно, но насмехаться над ним самим – дело сугубо родственное. То есть либо меня приняли в семью, а я и не заметил, либо в династии Ун намечаются подвижки, и великий Унгусман уже ограниченно великий, а я, лопух, опять-таки не заметил.
Вождь напустил на себя загадочный вид и ушел.
Нет, ограниченно великим он не выглядел даже со спины.
– Пообещай, что не полезешь в каньон, – вдруг попросила Унгали. – Мы сами туда не ходим, это еще прапрапрапрадедушка запретил. Насекомые очень вкусны в жареном виде, но слишком опасно добывать их из пещер. А вы не местные, разговаривать с нашей природой не умеете, вас под землей просто загрызут. Понимаю, надо идти, но пусть это сделают воины, а ты не думай даже.
Я честно ответил, что таскать барахло из муравейника не мое дело.
Она заметно обрадовалась, прижалась ко мне и вдруг поцеловала в губы – насмотрелась земных фильмов, наблюдательная барышня, – сказав, что ей давно было интересно, как это у русских делается и какие ощущения. Мы немного еще потренировались, и я поспешил обратно на базу, уже не такой убитый.
Ребятам из спецназа жить оставалось меньше часа.
Отделение на тросах спустилось вниз, и все осталось там. Не стоило им начинать с шоковых гранат, а если совсем честно, просто шуметь не надо было, но тогда сама операция теряла смысл. Как и предсказывал абориген, «спецы» выиграли секунд тридцать, и даже успели подойти к капсуле вплотную, а потом набежали термиты-солдаты. Половину наших завалили телами и загрызли буквально за минуту. Пятеро выживших отступили по каньону назад, но это не помогло. Вертолет уже не успел их подхватить. Он поднял из каньона только несколько десятков термитов, повисших на тросах. Расстрелял тварей из пулемета, отлетел в сторонку и там без разрешения сел. Пилоты сказали, им нужна передышка.
На командном пункте стояло поистине гробовое молчание. То, что никто не взбесился и не перекусал остальных, я объясняю абсолютной ледяной решимостью добраться до вакцины любыми средствами. Только начальник штаба ушел в санчасть, там его накормили до отвала таблетками, и вернулся он такой же тихий и холодный, как все.
У меня просто сердце замерзло. Я ничего не чувствовал.
Уцелело несколько камер погибших, и нам было видно, как рабочие термиты деловито обкусывают с тел амуницию. Потом утащили и сами камеры.
Спецназ пешком, крадучись, подобрался к каньону, долго смотрел вниз, не рискуя использовать дроны, потом осторожно спустился и, не встретив никакого сопротивления, поднял со дна истерзанные тела.
Тремя часами позже капсула прекратила движение. Мы локализовали ее на дне огромной пещеры. Там нашлась узкая трещина в потолке и относительно ровная площадка близко к центру. Площадка была завалена мусором неясного происхождения, тут же валялась одна из наших камер и показывала автомат с обгрызенным ремнем. Термиты зачем-то суетились вокруг капсулы, и это совсем не радовало.
Вертолетчики сказали, что им, к сожалению, в трещину – никак. А то бы они, конечно, да. Но там в самом широком месте десять метров. У нас вообще нет ничего летающего, что туда пролезет. Кроме дронов, конечно. Если навесить на них пулеметы… Идея атаки беспилотниками продержалась недолго – пока не сообразили, что дрон-ремонтник сможет открыть люк капсулы, но не дотянется своими манипуляторами до кейса с вакциной. Надо посылать людей.
Командир спецназа, бледный и пугающе собранный, тихим голосом доложил, что, если нужны добровольцы, у него их двадцать.
На обсуждение встали два варианта: либо взорвать потолок, либо залить пещеру напалмом. Первый будет признан ошибочным (термиты откопают капсулу раньше нас), второй сомнительным (вдруг и правда укатят ее в боковые тоннели, которых внизу тьма).
Поняв, что все падают от нервной перегрузки и уже ни черта не соображают, полковник назначил на завтрашнее утро совещание с участием великого вождя. Если тот соизволит, конечно.
Чернецкого вообще никто ни о чем не спросил.
Глава 10
06 июля, аэродром базового лагеря экспедиции МВО РФ на «Зэ-два»
Помню, как сейчас: я стоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого бодро прошагал мимо к своему конвертоплану, и командир воздушного судна смотрел куда-то вперед и вдаль, не замечая никого, зато второй пилот Шурик Гилевич издали мне подмигнул.
Они все были очень красивые и деловые в темно-синей форме гражданской авиации, такие шикарные ребята, ну просто герои, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что им – можно, а тебе нельзя.
На планете карантин, полеты запрещены вплоть до особого распоряжения. И если эти бедовые парни решили-таки подняться в небо по своим неотложным героическим делам, ты-то не дергайся.
Следом за экипажем прошли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами, как багаж, и глядели чистым багажом, равнодушными глазами, демонстрируя всем видом, что, если КВС – Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. У них крепко спетая банда типа «сам погибай, товарища выручай», а ты жуй травинку и не вмешивайся. Зря, что ли, тебе подмигнул Шурик, он попусту не подает сигналов.
День выдался пасмурным, едва ли не впервые за все жгучее местное лето, и ветерок шелестел степным ковылем. Впереди, за границей летного поля, не было ничего, что напоминало о человеке, только серая равнина до горизонта. Если смотреть туда, можно, наверное, притвориться, что никого нет вокруг и ничего не происходит. Или закрыть глаза и, слушая тихий шепот степи, улететь мыслями далеко-далеко.
И хоть на миг забыть, где
