успела подсохнуть, а сквозь поредевшие тучи проглядывало солнце. Температура скакнула градусам к двадцати тепла. За время вынужденного отдыха колбаса и сало успели закончиться, пришлось добавть к уже надоевшей "сосновке" треть банки царской тушенки. Последняя, впрочем, оказалась отменного качества: нежное, тонко нарезанное мясо, аккуратно переложенное салом, перцем и лавровым листом. После такой еды тысячи шагов маршрута отсчитывались чуть не сами собой, без труда и проблем.

Вечером меня ждало нерадостное открытие: путеводная река закончилась озером.[160] Уже в сгущающихся сумерках я испытал гаффы в боевых условиях — влез на сосну, стоящую на берегу вновь открытого водоема, и, не торопясь, с биноклем исследовал дальнейший путь. Выводов получилось два. Первый чрезвычайно обнадеживающий — на дальнем конце водной глади, всего-то километрах в двух, виднелось что-то весьма похожее на устье новой речки или, что было бы куда приятнее, продолжение все той же приносящей удачу Поньгомы. Второй — руководство к действию — левый берег озера фактически отсутствовал, вернее сказать, представлял собой заросшее кустами и камышом болото, соваться в которое не было ни малейшего желания. Зато правый казался вполне проходимым, хотя и требовал обхода в несколько километров.

Привычный паек без приварка из хлеба и колбасы показался нестерпимо маленьким, даже с учетом набранной на подвернувшемся по дороге болотце прошлогодней, но все равно отчаянно кислой клюквы. Отсыревший после снегопада хворост больше дымил, чем горел, не желая дать жара, достаточного для спокойного сна. С болота доносилось кряканье диких уток, глухо шумели сосны, ухала какая-то лесная нечисть. Ближе к полуночи на мое мокрое становище надвинулся туман, окутал ватной пеленой ближайшие сосны. Казалось, что я безнадежно и безвылазно затерян в безлюдьи таежной глуши и обречен идти так день за днем, месяц за месяцем, год за годом, и не выйти никогда из лабиринта зыбких берегов и призрачного леса.

Невыспавшийся и злой, встал поздно, только после того, как взошедшее солнце разогнало туман и пока еще немногочисленных комаров. Окончательно пришел в себя после изрядной порции последнего, обжигающе-горячего чая. Дорога по краю озера оказалась не смертельной, но тяжелой — сплошной скальник. Все время, то верх, через бурелом, заросли кустов на гребень, то вниз, опять сквозь мешанину упавших за последние двести лет деревьев в узенькую долину между березок и кочек. До ручейка метра в полтора-два шириной, с черным от упавшей хвои дном, абсолютно прозрачной водой и невысокими, поросшими ольшаником берегами, после недолгой переправы опять вверх… И так пять раз на несчастных пяти километрах!

Наконец, с верхушки сосны открылся узкий перешеек между двумя озерами, через который, собственно, и протискивалась река, чтобы чуть позже уйти на столь желанный запад.

— Точно, Поньгома, — обрадовался я. — Не потерялась, путеводная моя речечка!

Однако видеть и дойти весьма разные вещи. Около часа мне пришлось "чавкать" бурой жижей в густых и высоких, метра под три зарослях камыша, прежде чем выбрался к темно-коричневой, почти неподвижной воде. Попробовал прощупать брод предусмотрительно захваченным шестом, но он легко уходил на три метра с гаком у самого берега. Лишь в самом конце чувствовалось что-то мерзкое и топкое. От осознания того факта, что подо мной не земля в привычном понимании, а плавающий слой мертвого камыша, перепутанных корней, давно перегнившей травы, то есть зачаток будущего торфяного болота, заставил меня поежиться. Воображение услужливо подсказало образ чудищ, которые могут скрываться в обманчивой тиши подобных вод.

Делать нечего. Наломал небольшой стог прошлогоднего камыша, туго перевязал, погрузил все вещи, раздевшись на радость камрадам комарам донага, пустился в плавание, едва сдерживая поднимающуюся из пяток панику. Чумазый и злой, я выкарабкался на противоположный берег, и он "порадовал" — полным отсутствием твердого сухого места! Болото, непроглядная стена камыша, наполненные водой ямы тянулись, казалось, без конца. Кое-где попадались провалы — узкие окна в бездонную торфяную жижу и призрачные, сгнившие в труху остатки березовых стволов, лопавшиеся в грязь при касании. Идти нельзя, под ногами все колышется, дышит, прогибается и булькает, того и гляди полетишь в трясину. Стоять, впрочем, тоже получается так себе — холодно и гнус. Так что пришлось накинуть куртку, штаны, трофейные сапоги и натурально ползти на четвереньках с шестом-спасителем наперевес, чуть не подвывая от ужаса, на недалекий шум речного переката, положившись скорее на интуицию и удачу, чем разум.

Выход к Поньгоме в месте впадения в нее с юга небольшого ручейка-притока показался праздником. Отдых и очищающее купание под лучами солнца, более ни о чем я не мог думать. А после вида здоровенных рыб, стоящих на перекате в ожидании пищи, в список неотложных мероприятий добавилась рыбалка. На сей раз вполне удачная, часа вполне хватило, чтобы вытащить на лягушачью лапку двух полукилограммовых красавцев в белой блестящей чешуе и высокими, как флаг, спинными плавниками.[161] Пиршество удалось на славу.

К сожалению, от воспетой в южноевропейской культуре послеобеденной сиесты пришлось отказаться. "Сделанный" десяток километров выглядел по меньшей мере несерьезно. Поэтому, как ни хотелось завалиться в дрему с полным желудком, но через силу, с трудом и скрипом, но я заставил себя двигаться дальше — как обычно, на запад, вдоль реки. Идиллия закончилась километров через пять, когда я выскочил на вырубку. Пусть не свежую, а прошлогоднюю, но сам факт! Вернувшись чуть назад, я выбрал подходящую сосну и полез наверх. Утешительного выяснилось мало: впереди меня ждут лоскутики полей или лугов, разгуливают бараны, чуть поодаль, по дороге с юга на север, как немыслимый признак цивилизации, пылит и переваливается на ухабах похожий на черную ванну рыдван, непонятно каким чудом занесенный в карельскую глухомань.[162] И уж совсем у горизонта, над стеной леса, язвами подгнившего теса торчит шпиль деревянной церквушки; я бы ее и вовсе не заметил, если бы не крест, развернутый ко мне лицом.

К гадалке не ходить, на мосту через речку действует застава. А выше по течению неизбежно встретится село — никто не поставит церковь посередине нигде. Так что придется обходить, и много. Хорошо, что чуть левее, межу полями и болотами есть хороший, выдающийся далеко на юго-запад язык леса. Вот по нему мне и идти… на рассвете, — решил я после недолгого колебания. Хотелось хотя бы еще одну ночь провести с комфортом, в тепле у костра, а для этого никак нельзя выходить в обитаемые места.

На всякий случай я отошел чуть назад, за холмик, но все

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату