Ведь и правда, они теперь – забытые души. Кто о них вспомнит? Кто придет на помощь, чтобы вызволить детей из грязных рук монстра – Черноморова? Кто?! Руслану хотелось выть во всю мощь голосовых связок оттого, что перечил Ростову. А теперь его нет – Озимов не сомневался, что рыжий убил всех, кто остался в катакомбах. И мальчик готов был заорать от слишком сложных чувств, которые бурлили внутри, и которых он совсем-совсем не понимал, когда называл подростка трусом. Кто теперь позаботится о них? Кто? Ведь они забыты всеми и навсегда! Они исчезли для мира, как и мир для них. И никого роднее друг друга у детей уже не будет…
Тут загромыхал двигатель бульдозера, отчего многие из детей в ужасе присели на пол. Потом транспорт резко тронулся с места, потянув за собой фургоны, и вместе с присевшими повалились уже и остальные. Тьма разразилась недовольными и жалобными возгласами упавших, а трехлетний Сема не выдержал и заплакал. Его надрывный вой разнесся по фургону, из-за чего стало вдвойне тоскливей, и даже у Руслана на глаза навернулись слезы.
– Эй, ссыкло! – внезапно раздался голос с другой стороны фургона. Вполне человеческий, вполне взрослый, правда, срывающийся иногда в детский тембр. – Вас сюда выть, что ли, засунули? Заткнулись все и разбежались по местам. И так тошно.
– А ты кто, чтобы тут командовать? – не растерялся Руслан.
– Да, нам тоже хотелось бы знать, – поддержала его Катя Шестакова.
– Типа главный, – раздался из другого угла мальчишеский голос. – Антошка Кручин. Крутышка – круче некуда…
– Захлопни пасть, Андрей! – недовольно выкрикнул Антон. – Ты здесь всего ночь, а ведешь себя, словно всю жизнь прожил. Все-то знает!
– А чего тут знать? – насмешливо бросил Андрей. – Какой-то сра… Какой-то задрипанный фургон! Или два, не важно! Едущий из ниоткуда в никуда… И ты… Такое чувство, что ты тут вообще родился. Ты, случаем, не рыжий?
– А ну захлопни пасть! – не на шутку разъярившись, повторил Антон. – А то кое-кто не доедет до Приюта.
В темноте раздался звонкий мальчишеский смех, словно Андрей ухохатывался.
– Слышь, крутышка? – заговорил другой мальчишка. – Нас, Прохоровых, тут вообще-то пятеро. Втопчем в пол – и не заметишь!
– А ну, закройся, умник! – вновь повторил Антон, но в этот раз с его стороны зашуршало. Что-то щелкнуло сверху, и отъехавшая вбок пластина металла открыла окно, вырезанное в крыше фургона.
Поверх голов товарищей Руслан разглядел койки, устроенные по бокам и по центру, на которых лежали дети. Трудно оказалось подсчитать их при столь скудном свете. С большей части коек выглядывали чумазые и обеспокоенные лица. Кручин же был намного выше всех и явно сильней. Он спрыгнул со второго яруса трехъярусной койки и сделал пару шагов в переднюю часть фургона. Там тоже началось сердитое шевеление, и два мальчика, похожие друг на друга, как две капли воды, только одетые по-разному, соскочили вниз. Они встали напротив зарвавшегося подростка бок о бок и в один голос крикнули:
– Ты нам не указ! Ты никто!
– Я – Антон Кручин, – заревел парень, он был выше Кольки Ростова почти на голову, а на верхней губе чернели начавшие пробиваться усики. Наверное, ему было около шестнадцати, чуть больше, чем Кольке… – И я здесь с самого начала! С Вологды еще еду! И мне насрать, кто вы такие и сколько вас! Я здесь главный, и я буду говорить вам, что делать! А посмеете перечить… отлуплю, как сидоровых коз! Все ясно?!
– А кукурузу тебе в пузо! – один из близнецов скорчил гневную гримасу, уперев руки в бока. – Наш отец найдет это пристанище на колесиках и выбьет из его хозяев… из их шкуры всех блох. Вот и тебя отобьет, что шерстяной коврик…
– Хрен он найдет это место, – заявил Антон. – Оно пе-ре-дви-га-ется! А за ночь столько снега навалит, что и следы исчезнут!
– А ты, я смотрю, – второй близнец с прищуром поглядел на забияку, – очень доволен, что здесь оказался? Папочку встретил? Приют нашел? У тебя что, дома не было?
Разговор шел на повышенных тонах. Последняя фраза явно задела шестнадцатилетнего парня, и он гневно, почти с яростью, заговорил:
– Да! Дом нашел! И не хотелось бы его потерять! А что? Что вас так напрягает? Я, может, без родителей жил! Скитался, как последнее чмо! И тут вдруг дом нарисовался, и почему мне не радоваться? Почему вдруг не желать этого дома? Все опасности позади, еда есть, и не надо крыс ловить, чтобы убогое сырое мясо грызть! Не надо каждую ночь искать нору, где тебя никто не найдет! Не надо избегать бандитов, которых в наших местах много… А что они делают с детьми, рассказать?! А?! – последнее слово он бросил с ожесточенным вызовом. – Вы ничего не знаете о жизни на пустошах! Ни хре-на! Вы – щенки домашние! Ни фига жизни не нюхавшие. Вскормленные дома и жившие всю жизнь под защитой. А я… пес уличный! И между нами пропасть! – Кручин сделал еще шаг и навис над братьями. – А вы глядели в похотливые глаза бандита, который забирает от тебя куда-то мамку и говорит: «Не перестанешь дергаться – и тебя отдерут!» Глядели? А я – да! Я год один скитался по Вологде. Хотели бы быть на моем месте? Сомневаюсь! А теперь у меня есть дом. И я буду его отстаивать от таких поганцев, как вы.
– Слышь… уличный пес! – Руслан растолкал своих и встал позади Антона, к нему присоединились Витька Соломин и Катя Шестакова. Антон оказался меж двух огней и, чтобы не стоять к кому-нибудь спиной, прислонился к трехъярусным койкам сбоку. Какая-то девочка позади него съежилась, но Кручин и не думал обращать на нее внимания. Его обступили дети.
– Слышь, уличный пес, – вновь повторил Руслан и указал рукой в сторону бульдозера, где находился рыжий. – А нас спросили, хотим ли мы этот дом, или нам и в нашем хорошо было?
– Да! – согласился один из близнецов, а второй закивал. – А когда они убивали наших матерей, это тоже забота? А? Что это за дом такой, куда пихают насильно?!
– Ты бы помолчал, Антон, – тихо проговорил Руслан. – Нам, в отличие от тебя, есть, что терять.
Руслан лукавил, не договаривая всей правды, а она заключалась в том, что теперь им всем, детям Юрьева, совершенно нечего было терять. И никого у них не осталось, даже более взрослых Вари Выдренковой и Коли Ростова. А сам город вскоре и вовсе превратится в развалины, населяемые ужасными тварями. Так что теперь ни Озимову, ни остальным детям нечего делать в Юрьеве-Польском. Но открываться
