Птицы равнодушно отошли от меня, чтобы, возможно, порадоваться своему последнему пиру.
Посреди сада вырос молодой дубок, дюйма четыре в высоту. Удивленный и очарованный, я все-таки вытащил его из земли. Заинтересовавшись способом, каким природа проникает на мою любовно охраняемую территорию, я обошел все свои поля, достаточно обеспокоенный, и внимательно осмотрел все, что выросло в последнее время.
Деревца появились на части сада, примыкающей к кабинету, и на заросшем чертополохом поле, связывавшем эту область с лесом. Их было больше сотни – каждый меньше шести дюймов в высоту, – вытянувшаяся по лужайке лента, которая вела от французских окон кабинета к воротам. Я вышел за ворота и заметил, что поле, за которым в последнее время никто не ухаживал, просто усеяно деревцами. Ближе к краю леса они становились выше, почти достигая моего роста. Я составил план этой деревянной ленты и с содроганием сообразил, что она похожа на завиток страны леса, сорок или пятьдесят футов шириной, устремленный к дому как какая-нибудь затхлая галерея.
Или как лесная ложноножка, пытающаяся затащить дом в ауру основного тела. Я не знал, оставлять ли деревца или уничтожить их. Но когда я попытался вытащить одно из них из земли, предмифаго на периферии моего зрения заметались как сумасшедшие. Так что я решил не трогать странные деревья. Их клин может добраться до дома, но, когда они вырастут побольше, их будет легко уничтожить, даже при нынешней ненормальной скорости роста.
Итак, гости регулярно посещают дом. Мысль об этом очаровала меня, хотя по позвоночнику и пробегал холодок страха; однако ужас быстро исчез, если вообще был: тот же самый быстро уходящий страх, как и тогда, когда я смотрел фильмы с Борисом Карлоффом или слушал истории о призраках по Би-би-си. Я стал частью загадочного процесса, охватившего Оук Лодж, и не мог отвечать банальностями на открытые знаки призрачного присутствия.
Но, возможно, правда была совсем простой: я хотел ее. Ее. Девушку из дикого леса, мысль о которой не давала жить брату и которая, я знал, уже навещала Оук Лодж в ее новой жизни. Возможно, многие из последующих событий были вызваны отчаянной потребностью в любви, необходимостью найти себе такое же лесное создание, как и Кристиан. Мне недавно исполнилось двадцать, и я никого не любил, за исключением физически привлекательной, но интеллектуально пустой девушки из французской деревни, в которой я жил после войны. Во всяком случае, я не испытывал с ней того единения души и тела, которое люди называют любовью. Кристиан нашел ее. Нашел… и потерял. И не было ничего удивительного в том, что я, одиноко живущий в милях от всех, только и думал о Гуивеннет и ее возвращении.
Наконец она появилась, уже не быстро исчезавший запах и грязные следы на полу. Она вернулась, женщина из крови и плоти, не боящаяся меня, но скорее заинтересованная и любопытная, как и я.
После полуночи прошло уже несколько часов. Она скорчилась на полу около кровати; бледный лунный свет отражался от ее сияющих волос и, когда она посмотрела на меня – нервно, как мне показалось, – тот же свет брызнул из ее глаз. Больше я ничего не разобрал: она встала в полный рост, и я мог видеть только ее гибкую фигуру, покрытую свободной туникой. В руке она держала копье, чей острый металлический наконечник едва не касался моего горла. И каждый раз, когда я пытался пошевелиться, она слегка тыкала меня им. Очень больно, и я не хотел таким образом закончить свою жизнь. Так что я продолжал лежать и слушать ее дыхание. Оно казалось немного нервным. Она пришла сюда… почему? Потому что искала. Единственное объяснение. Она искала меня, или что-то во мне. То же самое, что я искал в ней.
Он нее сильно пахло, как от тех, кто живет в лесу или в отдаленных безлюдных местах, там, где регулярное мытье считалось роскошью и запах так же безошибочно определял человека, как в наши времена стиль одежды.
А она пахла… землей. Да. А также острым, но не неприятным запахом своего пола, своими выделениями. А еще по́том, соленым и резким. Она подошла ближе, я посмотрел на нее, и мне показалось, что у нее рыжие волосы и жестокие глаза. Она сказала что-то вроде «Имма мич бас?». Потом повторила еще раз и еще.
– Не понимаю, – ответил я.
– Сефрахас. Ична вич ч’атаб. Мич ч’атабен!
– Не понимаю.
– Мич ч’атабен! Сефрахас!
– Я хотел бы понять, но не могу.
Наконечник вонзился глубже в мою шею, я вздрогнул и медленно поднял руку к холодному металлу. Очень аккуратно я отвел оружие от своего горла и улыбнулся, надеясь, что – даже в темноте – она заметит мою охотную покорность.
Из ее горла вырвался звук досады, или разочарования, я не очень понял. Я воспользовался возможностью и коснулся ее туники – очень грубая ткань, вроде дерюги, и пахнет кожей. Но одно ее присутствие подавляло. Я чувствовал ее дыхание – сладкое и слегка… возбуждающее.
– Мич ч’атабен! – опять сказала она, на этот раз разочарованно.
– Мич Стивен, – сказал я, надеясь, что встал на правильный путь, но она не ответила.
– Стивен! – повторил я и постучал себя по груди. – Мич Стивен.
– Ч’атабен! – настойчиво сказала она, и наконечник уколол тело.
– В кладовке есть еда, – предложил я. – Ч’атабен. Низен. Ступенен.
– Камчириош, – резко возразила она, и я обиделся.
– Я делаю все, что могу. Ты так и будешь тыкать в меня копьем?
Неожиданно она схватила меня за волосы, откинула мою голову назад и уставилась на меня.
И в следующее мгновение исчезла, беззвучно сбежав по ступенькам. Я быстро последовал за ней, но она летела, как ветер, и тут же затерялась в ночных тенях. Я встал около двери и уставился во тьму, пытаясь найти ее. Бесполезно.
– Гуивеннет! – крикнул я темноте. Как она сама называет себя? Или только тем именем, которое придумал для нее Кристиан? Я опять прокричал ее имя, каждый раз с другим ударением:
– Гуи́веннет! Гуиве́ннет! Вернись. Гуивенне́т! Вернись!
В предутренней тишине мой голос прозвучал громко и раскатисто, и эхо донесло его назад от мрачного леса. И тут я заметил, как в терновнике кто-то зашевелился, и замолчал на полукрике.
В бледном свете луны было трудно разобрать, кто там стоит, но я не сомневался, что это Гуивеннет. Она опять застыла, глядя на меня, и я вообразил, что ее заинтересовало собственное имя, произнесенное мной.
– Гуивеннет, – тихо повторила она, горловой, шипящий звук, что-то вроде «Гвин аив».
Я помахал ей рукой, прощаясь, и крикнул:
– Спокойной ночи, Гвин аив.
– Инос с’да… Стивв’н…
Тени опять поглотили ее, и на этот раз она не вернулась.
Три
День за днем я бродил по краю лесной страны, пытаясь проникнуть глубже, но не
