Узники времени и крови

тяжелое дыхание, когда струйка золота подползает к бинту, которым Вик недавно обмотал мою руку, и исчезает под ним.

Вскоре весь шарик исчезает, и струйки расплавленного металла бегут по моей коже, словно кровь по венам.

– Сними бинт, – мягко говорит Каро. Решительность в ее голосе заставляет меня повиноваться, и я разматываю заляпанную кровью ткань. Повязка падает, открывая свежий разрез, оставленный ростовщиком времени, и крошечный ручеек золота проникает сквозь него.

23

Ночью Кару все еще лихорадит, но она снова и снова требует, чтобы я рассказала ей, что произошло. И я терпеливо повторяю, что сама понятия не имею, как могло случиться, что время, полученное из моей крови, восстанет против нее и вернется обратно. Мне никогда не доводилось видеть и слышать о подобном. Я кладу семь оставшихся годовых монет на прикроватный столик, не решаясь снова предложить их Каро.

Как только я собираюсь уйти на поиски кровавого железа, Каро умоляет меня остаться. После всех этих критических часов она наконец засыпает в моих объятиях. Неужели из-за моего кровавого железа ей хуже? Она бледная, но ее пульс бьется ровно. Усталость наконец одолевает и меня, я тоже засыпаю с мыслями о том, что скоро вернется Ина и поможет нам.

Сновидения, пришедшие ко мне, на этот раз не пугают.

В темноте я зову девушку, чье лицо скрыто в тени, уже зная, что должна победить ее или умереть сама. Она подходит ко мне с поднятыми руками. Ужасный мир материализуется вокруг меня: мы стоим лицом к лицу на темной равнине, трава вокруг нас выжжена.

Девушка подходит ко мне, и там, где она ступала, вспыхивает пламя. Черный плащ развевается на ветру, скрывая под капюшоном ее лицо.

Я сейчас умру, думаю я во сне.

Девушка останавливается на расстоянии двух вытянутых рук от меня и тянется ко мне, словно умоляя о чем-то. Ветер разносит ее дикий издевательский смех.

– Друг мой, – со всех сторон я слышу нежный высокий голос, – разве ты мне не веришь?

Картинка растворяется, и вот я уже сижу на своей кровати, в нашем коттедже в Крофтоне, рассматривая мамину статуэтку Колдуньи. Неподвижность в комнате пугает меня больше, чем видение той девушки. Все, что я могу, – это неотрывно смотреть на фигурку.

А потом статуэтка двигается. Она открывает рот и смеется, поднимает вверх руки, в одной из которых зажат нож.

Я резко просыпаюсь в кровати Каро. Воротник моего платья мокрый от пота и слез. Я испытываю смутное чувство дежавю, вспоминая позу девушки из сна: корпус слегка наклонен вперед, руки сложены спереди в форме чаши. Это совпадает с тем видением, что приходило ко мне в доме ведуньи, в котором мужчина, несший младенца, остановился перед статуей Колдуньи и забрал камень из ее рук.

А потом – та же женщина, но живая, не каменная.

И мамина статуэтка, снова превратившаяся в камень.

Я дрожу и, обняв себя за плечи, стараюсь согреться. Неужели отец пытался скрыть от меня какую-то связь с самой Колдуньей?

Каро рядом со мной начинает ворочаться, потому что во сне я скинула одеяло, раскрыв нас обеих. Руки Каро холодные. Укутав ее потеплее, я впервые замечаю, как она бледна.

Мысли беспорядочно скачут. Ее поймали возле хранилища только вчера. После времени, проведенного в погребе с мавой, у меня ушли дни на то, чтобы полностью отмыть руки. Я с сомнением смотрю на ее бледные ладони, затем аккуратно, чтобы не разбудить, закатываю ей рукава и замираю: нет никаких следов сбора времени: ни пореза, ни перевязки.

Она солгала. Или кто-то заставил ее это сделать. Что бы ни случилось с Каро, это не то, что мне сказали.

Ложь, темная, непрозрачная, как река, полная ила, сквозь который не видишь дна, струится по телу, словно мое собственное время, превратившееся в жидкий металл в моих венах.

Строчка из блокнота Лиама, или моих снов, или моего прошлого проникает в мысли.

– Змея, – говорит Лиса, – что ты наделала?

Должно быть, это какая-то ошибка.

Аккуратно, стараясь даже не дышать, чтобы не разбудить Каро, я встаю с кровати и выхожу.

Бреду по едва освещенным коридорам. Лишь несколько факелов горят, отбрасывая в пустых помещениях жутковатые отсветы, а единственные звуки – это треск пламени и мои неуверенные шаги.

Голова идет кругом от беспорядочных мыслей: обман Каро, тайна папы, его ложь во благо, обманное заклинание так называемой ведуньи и его действие на меня; то, как время неправильно вело себя вокруг меня всю жизнь.

Постоянные сны о девушке, желающей убить меня, и остальные кошмары о побеге от темной фигуры, которые мы с папой решили не брать в расчет, списав все на повышенную тревожность. Даже обрывки слов и изображений из моих любимых детских историй о Лисе и Змее, те, что Лиам записал в своей книжечке…

Все эти вещи как-то связаны вместе, но как? Понимание того, что папа всю жизнь врал мне, сродни тому, как смотреть вниз, ожидая обнаружить под ногами твердую землю, а вместо этого видеть лишь воздух.

Мне нужно пробраться в хранилище, чтобы понять, почему соврала Каро и ради чего умер папа.

Я поворачиваю ручку, и еще одна строчка всплывает в памяти, заставляя поежиться от холода.

– Лиса, – говорит Змея, медленно обвиваясь вокруг сердца своей подруги, – пришло время нам узнать правду.

24

В темноте пустых коридоров, увешанных зеркалами и портретами покойных Герлингов, расстояние до хранилища кажется бесконечным, и, как бы я ни ускоряла шаг, мне никак не удается его преодолеть. Ветки деревьев скребутся в окна, а вдалеке завывает ветер, словно сама зима царапается в каменные стены Эверлесса, желая найти трещину, через которую сможет проникнуть внутрь и схватить меня.

Каро не заходила в хранилище. У нее вообще не отнимали времени.

За окном все еще ночь. Я прохожу мимо спален, за дверями которых слышится возня служанок, начинающих работать засветло, поддерживая огонь в каминах Герлингов, чтобы аристократы не почувствовали утреннего холода, покидая теплые постели. Мне кажется, звуки доносятся издалека. Мысли несутся, подгоняемые непрошедшим после тревожного сна возбуждением, словно я еще не проснулась, хотя глаза широко открыты.

Коридорами для слуг я спешу к крылу, где находится хранилище, стараясь держаться как можно незаметнее: неизвестно, где прячется Лиам Герлинг, если не спит.

В пустом коридоре хранилища тишина, лишь пылинки кружатся в тусклом лунном свете, льющемся сквозь окна. Застыв перед массивной лакированной дверью, я задумываюсь о том, как мало у меня власти. Дверь очень искусно украшена различными картинами: с птицами, змеями, драгоценностями, сыплющимися из чаш, которые ниже превращаются в фигуры людей – женщин в шелковых платьях, кружащихся в хороводе. Если смотреть на дверь издалека, можно увидеть лицо с драгоценным камнем в форме сердца во рту. Этот образ заставляет меня вспомнить об Ине,