– А-оуф-ф-ф, – Вера Алексеевна задумалась, затем ответила:
– Не-е-ет. Ну не-е-ет. Вот… эа-эа-эа… када-а брат ваш был дома, тада за-аха-хадила…ли. Мы.
– Какой брат, Вера Алексеевна? – невольно понизив голос до шепота, спросила Маринка, чувствуя, как шевелятся на голове волосы. – Какой брат? У меня нет братьев!
– Ну-у-у-у… Ваш брат. Так и ска-азал: «Брат я». Маринка заполошно оглянулась. Вроде бы все на месте, ничего не пропало. Подхватив телефон, она подошла к шкафу, открыла. Вещи здесь. Все здесь.
– Вера Алексеевна, как он выглядел, этот «брат»?
– Ну-у-у такой… такой… приятный такой. Обхо… охо… дительный. – Слово далось хозяйке с большим трудом. – На вас очень даже по… охо… хожий. И выпить налил… Еще бы, подумала Маринка зло. В таком состоянии все на всех похожи. А уж когда наливают «на халяву», так и вовсе на одно лицо. Мы с фонарем – близнецы-братья!
– Он что-нибудь говорил?
– Посидели, погово-орили. Как водится. Он еще деньги за-апла-атил. Это уж и вовсе смахивало на бред сумасшедшего. Кто-то приходит, забирается в Маринкину квартиру, а когда появляются хозяева, платит деньги. И не мало. Триста баксов. С чего бы вдруг? «Домушник»-альтруист? Мало похоже.
– А что конкретно говорил этот мой «брат»? Может быть, представился, сказал, откуда он, зачем зашел?
– Боря. Боря его зовут. Обхо… охо… дительный, – вставила Вера Алексеевна понравившееся слово. – Выпить налил. Понятно, подумала Маринка. Пошли на второй круг.
– Еще он говорил что-нибудь?
– Сказал, что-о вы скоро съедете от нас.
– В каком смысле?
– Ну-у-у… Вам лучше… знать. А-а-а он так и сказал, мол, через две недели как съедет, тада, мол, я у вас по-о-оселюсь. А мне что? По мне так хоть век живи, коли человек хороший, – закончила хозяйка сакраментальной дворнической фразой. Две недели, подумала Маринка. Почему две? Если это был странный телефонный знакомец, то почему две недели, а не одна? Если Маринке не изменяет память, то разговор сегодня шел именно об одной неделе, а не о двух.
– Вера Алексеевна, а когда это произошло?
– Эта-а? Ну-у-у-у, с неделю уж будет. С неделю.
– С неделю, – повторила механически Маринка и добавила уже про себя: «Всего, выходит, как раз две недели». – А как он все-таки выглядел?
– Ну-у-у, невысокий та-акой. С вас, может, росточком. Или повыше. Не разобрала… я. И сидели мы все время. А лицо такое, в очках. И волосы длинные такие, с «хвостом». Сзади. Белые, вот что. А сам в куртке он был. С щетиной, как у Вовки моего. А вообще, не скажу. Помню плохо, – хозяйка хохотнула с легким налетом смущенности. – Выпили мы в тот вечер шибко. Что было, то было. Еще этот ваш брат аж несколько бутылок поставил. Не жадный. И деньги дал, аккурат за две недели.
– Понятно, – Маринка была обескуражена и, что скрывать, слегка напугана. – Спасибо, Вера Алексеевна.
– Да не за что, золотко. Не за что. Вы… звони, ежели что не так. Я ж завсегда вам рада. Что-то глухо брякнуло. Видимо, хозяйка шмякнула трубку на рычаг. Маринка положила свою и еще раз огляделась. Это уже не было похоже на шутку. Даже на дурную. Какой-то психопат забрался к ней в дом. Зачем? Что ему было нужно? Брать здесь нечего. Хотел напугать? Оставил бы записку. Подбросил бы, в конце концов, дохлую кошку или что-нибудь в том же духе. Маринка прошла в кухню, заглянула в шкафы, проверила полки, бормоча на ходу:
– Не волнуйся, подруга. Это нервы. Нервишки шалят. Не бойся. В голове же крутилось совсем другое: «А что, если это псих действительно решил меня убить?» Ну, предположим самое худшее. Тогда, может быть, он приходил, чтобы отравить пищу? Съест Маринка кашу, макароны, картошку, не важно что, – и, пожалуйте, вперед ножками, прямиком в районный морг. Как тебе, подруга, подобная перспектива? Маринка решительно распахнула дверцы шкафов и принялась выгребать с полок продукты, сваливая их в мусорное ведро. Коробки, пакеты, пластиковые мешки, все, что попадалось под руку. В какой-то момент она выпрямилась, чтобы перевести дыхание, и увидела в оконном стекле… собственное отражение. И испугалась. Несколько минут Маринка смотрела на себя, всклоченную, с перекошенным от напряжения лицом, а затем засмеялась. Сперва слабо, потом все громче и громче. Нервное напряжение нашло выход. Маринка опустилась на пол, села, привалившись спиной к шкафу, зажимая руками живот. Дошла, молнией промелькнула в голове шальная мысль. Дошла. Совсем «чердак поехал». Не много же, однако, тебе надо, подруга. Всего-то пять минут разговора с пятидесятилетней алкоголичкой – и готово. Это же бред. Настоящий бред сумасшедшего. «Белая горячка». Сколько они тогда выпили? По собственному признанию хозяйки – изрядно. Чему же тут удивляться? Странно еще, что у них тут Боря сидел, а не маленькие зеленые человечки. Или не черти какие-нибудь. А если серьезно… Никого, конечно, здесь не было и быть не могло. Никто сюда не приходил. Многоуважаемая Вера Алексеевна выпила, что-то у нее замкнуло в головушке, а в результате хозяюшка, по доброте душевной, скоренько вылепила из Маринки очередную клиентку «пятнашки» или «Кащенко». Или «Белых столбов». Суть не меняется. Хоть «кремлевским санаторием» назови, а «психушка» – она и в Африке «психушка». Маринка поднялась, несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая рваное дыхание, утерла слезы со щек и взлохматила волосы.
– Все, – громко сказала она вслух. – Все. Ничего не было. Просто так совпало. Неудачно. В этот момент тренькнул телефон. Коротко. И тут же забился в электрической истерике. Хороший был аппарат. И звонок ничего себе. Мертвого из могилы мог поднять. Маринка посмотрела на ведро, забитое продуктами, вздохнула и пошла в комнату. Сняла трубку, плюхнулась в кресло.
– Алло?
– Марин, это я, – услышала она виноватый голос Миши. – Слушай, я тебе вчера нахамил, да? Насчет работы что-нибудь, да? – Замялся, повисла неловкая пауза. Маринка молчала. Временами в ней просыпалась маленькая ехидная стервочка. Просыпалась и молчала себе, от души упиваясь чужой униженностью. – Ты извини. Принял я вчера солидно, конечно. Клянусь, больше не повторится. – Он усмехнулся грустно. – Самое смешное, что я против твоей работы ничего не имею. Честно. Но вот прет из меня иногда какая-то дикая придурь. Сам себя убил бы за это. Маринка подумала, что надо бы его еще подержать на «строгом поводке», но потом рассудила: «Зачем?» Извинился человек. Решила расставаться – расставайся и нечего тянуть, а уж если надумала прощать – так прощай, не кобенься. Сама же потом в дурное положение попадешь. Да и запоминается унижение, что, естественно, не добавляет тепла в дальнейшие «супружеские» отношения. Как говорится, все хорошо в меру.
– Знаешь, Миш, – медленно сказала она, – если уж у тебя не получается пить и держать себя в руках, то ты, будь добр, выбери, что больше нравится. Но первое – без меня.
– Да я уж выбрал, – вздохнул он. – Честно. Как встал сегодня, так на белый свет смотреть не хочется. Ощущаю себя последней скотиной.
– Ладно, забыли. – Маринка дотянулась до сумочки, выудила из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. – Ты почему не на работе?
– Да я только до обеда договорился. Потом помчусь.
– За мной заедешь?
– Конечно, – в голосе Мишки прозвучало облегчение. – Конечно, заеду. Часиков в семь. Поужинаем в ресторане каком-нибудь, потанцуем.
– Хорошо. Маринка посмотрела на часы. Уже без пяти одиннадцать. Время летит – не успеваешь оглядеться.
– До вечера.
– До вечера, – ответила она спокойно и положила трубку. А дел-то еще, дел. В магазин сходить, прикупить продукты. Мясного на раз, да на гарнир чего-нибудь, что не портится. Что можно оставить, вдруг снова «Боря заявится». Маринка усмехнулась. Надо при встрече за хозяйкой внимательно приглядывать. Не ровен час, укусит. Поспать бы еще. Шесть часов за двое суток – не срок. Глаза сами собой закрываются. Маринка поискала взглядом пакет. Вроде бы в столе был, в кухне. Телефон зазвонил снова. Или в прихожей, думала Маринка, снимая трубку. Точно, в прихожей, в ящике для хозяйственных мелочей.
– Алло. Слушаю.
