– А почему в Дикой Охоте нет женщин? – спросила Диана. Она всегда задавалась этим вопросом.
– Женщины слишком дикие, – усмехнулся Гвин. – Мы собираем жатву с мертвых. Выяснилось, что, когда Леди Рианнон ездили вместе с Охотой, они не слишком желали ждать, пока мертвые станут мертвыми.
Диана рассмеялась.
– Рианнон… знакомое имя.
– Женщины оставили Охоту и взяли себе имя Адар Рианнон – Птицы Рианнон. Некоторые называют их валькириями.
Диана грустно улыбнулась в ответ.
– Страна фэйри бывает такой прелестной, – заметила она. – И вместе с тем – чудовищной.
– Ты про Марка?
– Марк любит своих родных, – сказала она. – И они счастливы, что он вернулся. Но по Охоте он тоскует – что порой трудно понять. Когда он к нам прибыл, он был весь в шрамах – и телесных, и душевных.
– Многие Сумеречные охотники покрыты шрамами, – возразил Гвин. – Это вовсе не значит, что они более не желают быть Сумеречными охотниками.
– Не уверена, что это одно и то же.
– А я не уверен, что это настолько уж разные вещи. – Он привалился спиной к большому серому валуну. – Марк был хорошим Охотником, но не отдавался этому всем сердцем. Он скучает не по Охоте, а по свободе и открытому небу и, может быть, по Кьерану.
– Ты знал, что они поссорились, – сказала Диана. – Но когда ты к нам приехал, ты был так уверен, что Марк его спасет.
– Сумеречные охотники желают спасти всех. А когда в дело замешана любовь – тем паче.
– Думаешь, Марк все еще любит Кьерана?
– Думаю, невозможно выкорчевать любовь полностью. Я думаю, что там, где любовь была, всегда будут тлеть уголья – как остатки костра переживают пламя.
– Но рано или поздно они угасают. И превращаются в пепел.
Гвин подался вперед, не отводя от нее мрачного взгляда двуцветных глаз – синего и черного.
– Ты когда-нибудь любила?
Она покачала головой, чувствуя, как каждый ее нерв дрожит – от предвкушения и страха.
– Не так.
Нужно рассказать ему, почему так вышло – подумала она. Но слова не шли.
– Это прискорбно, – произнес он. – Я думаю, быть любимым тобою было бы величайшей честью.
– Ты меня почти не знаешь, – сказала Диана. Его слова не должны меня трогать. Я не должна этого хотеть. Но она хотела – так, как давным-давно попыталась запретить себе раз и навсегда.
– В ту ночь, когда я приехал в Институт, я видел по твоим глазам, кто ты, – сказал Гвин. – Твою храбрость.
– Храбрость, – эхом отозвалась Диана. – Храбрость, с которой убивают демонов, да. Но храбрость бывает очень разная.
Его глубокие глаза сверкнули.
– Диана…
Но она уже вскочила на ноги и направилась к краю поляны, в большей степени – чтобы отвлечься на движение, чем ради чего-либо еще. Когда она приблизилась к коню Гвина, тот заржал и попятился.
– Осторожней, – сказал Гвин. Он встал, но не пошел следом. – Кони моей Дикой Охоты могут нервничать в присутствии женщин. Они к ним не слишком привыкли.
Диана повременила мгновение, а затем обошла коня, оставив между ним и собой достаточно места. Приблизившись к опушке леса, она заметила уголком глаза, как мелькнуло что-то белесое.
Она подошла поближе, вдруг осознав, до чего она уязвима – на открытом пространстве, безоружная, одетая в одну пижаму. Как она вообще на это согласилась? Что такого сказал Гвин, что ее убедил?
Я видел, кто ты.
Она загнала эти слова подальше в глубину разума и вытянула руку, чтобы опереться на стройный ствол липы. Глаза увидели быстрее, чем ум осознал: странное зрелище, круг мертвенного ничто в сердце Броселианда. Земля как пепел, выгоревшие до пней деревья – словно все живое было выжжено кислотой.
– Во имя Ангела, – прошептала она.
– Это мор, – проговорил Гвин у нее за спиной: широкие плечи напряжены, челюсть выдвинута вперед. – Прежде я видел такое только в стране фэйри. Это знак могучей темной магии.
Там были сожженные места, белые как пепел, как поверхность луны.
Диана крепче вцепилась в ствол.
– Отвези меня назад, – сказала она. – Мне надо возвращаться в Аликанте.
21
Плотским оком
Марк сидел на краю кровати, разглядывая запястье. Опоясывавшая его рана потемнела, по краям запеклась кровь, а расходившиеся от нее красные ссадины стали лиловыми.
– Позволь мне перевязать, – сказал Кьеран. Он сидел на столике к кровати, подтянув под себя ноги. Он был босым, со спутанными волосами – словно дикое создание, ястреб, сидящий на голове статуи. – Хотя бы это разреши для тебя сделать.
– Перевязка не поможет, – объяснил Марк. – Как сказал Магнус – пока заклятие не снимут, не заживет.
– Тогда сделай это для меня. Я не могу это видеть.
Марк изумленно посмотрел на Кьерана. В Дикой Охоте они повидали немало ран и крови, и Кьеран никогда не проявлял такой чувствительности.
– Повязки – там. – Марк указал на ящик прикроватного столика. Он смотрел, как Кьеран спрыгивает, берет всё что нужно и возвращается на кровать – к нему.
Кьеран уселся и взял Марка за запястье. Его руки были ловкими и умелыми, с коротко подрезанными ногтями, покрывшиеся мозолями за годы сражений и скачки верхом. (Руки Кристины тоже покрылись мозолями, но ее запястья и пальцы были гладкими и мягкими. Марк помнил их прикосновение к его щеке там, в заколдованной роще.)
– Ты так отдалился, Марк, – произнес Кьеран. – Теперь ты дальше от меня, чем когда я был в стране фэйри, а ты – в мире людей.
Марк упорно смотрел на свое запястье, теперь перевязанное бинтом. Кьеран умело затянул узел и отставил коробку.
– Кьер, ты не можешь остаться тут навсегда, – сказал Марк. – А когда ты уйдешь, мы будем разлучены. Я не могу об этом не думать.
Кьеран с тихим стоном упал на кровать, в простыни. Одеяла уже свалились на пол. Со спутанными черными волосами на фоне белого льна, распластавшись без всякого уважения к человеческим понятиям о пристойности – рубашка Кьерана задралась до самых ребер, а ноги он широко раскинул, – Кьеран еще больше походил на дикого зверя.
– В таком случае, уходи со мной, – сказал он. – Будь со мной. Я видел, какое у тебя было лицо, когда ты увидел коней Охоты. Ты что угодно сделаешь, лишь бы снова летать.
Марк вдруг почувствовал гнев и склонился над ним.
– Не что угодно, – прорычал он придушенным от злости голосом.
Кьеран тихо зашипел и поймал Марка за футболку.
– Вот так-то, – произнес он. – Злись на меня, Марк Блэкторн. Кричи на меня. Почувствуй хоть что-нибудь.
Марк не шевельнулся, застыв прямо над Кьераном.
– Ты думаешь, я ничего не чувствую? – удивленно проговорил он.
В глазах Кьерана что-то сверкнуло.
– Коснись меня, – потребовал он, и Марк так и сделал, не в силах остановиться. Кьеран вцепился в простыни, пока Марк прикасался к нему, тянул за рубашку, расстегивал пуговицы. Он скользил ладонями по телу Кьерана, как и много ночей прежде, и в его груди стало медленно разгораться пламя – воспоминание о желании превращалось в здесь-и-сейчас.
Оно пылало в
