В передней кабине располагался стрелок или летнаб, там на вертлюге стоял пулемет «Виккерс». Позади стрелка кабина пилота. Рядом, бок о бок, мог сидеть и летнаб, если в передней кабине находился стрелок. В боевых действиях пилоты старались максимально облегчить аппарат, поэтому вместо стрелка сидел летнаб. Иногда на «М-9», которые вели разведывательные полеты, ставились радиостанции «Руза», разведывательные данные передавались сразу на авиатранспорт, или на крейсеры или миноносцы русской эскадры. Но рация была тяжела и ненадежна. В 1917 году у немцев появился поплавочный «Альбатрос», значительно превосходивший «М-9» по летным характеристикам и вооружению. Он имел курсовой пулемет и второй пулемет в задней кабине. На «М-9» стали устанавливать 30-мм пушку «Гочкис», прочность корпуса лодки позволяла. Потеряв от пушечного огня несколько «Альбатросов», немцы стали уклоняться от боев с «М-9». Завидев характерный силуэт русского гидросамолета, разворачивались и улетали на свои базы. Мало того, из пушки наши летчики обстреливали небольшие транспорты и подводные лодки немцев.
А еще «М-9» имел особенность, мог садиться и взлетать со снега, чего не могли другие гидросамолеты.
Об этом с гордостью рассказал уже сам Григорович, которого Андрей встретил в цеху. Увидев офицера, живо интересующегося недостроенными гидросамолетами, конструктор подошел. Ему было интересно узнать от авиатора отзыв о своем аппарате.
– Добрый день!
Андрей в лицо Григоровича не знал, поздоровался в ответ.
– Авиатор? – спросил Дмитрий Павлович.
– Именно так.
– На каких аппаратах летали?
– «Фарман», «Ньюпор», «Моран-Парасоль».
– Что же вас привело сюда, извольте полюбопытствовать? Форма-то на вас армейская.
– Вскоре летать на гидросамолете придется. Вот закончится отпуск по ранению…
– Вы воевали? – перебил его Григорович.
– На Западном фронте. А в столице встретил одного капитана второго ранга…
– Позвольте отгадать! – снова перебил Андрея Григорович. – Это был Дудоров!
– Точно! А как вам удалось?
– Это не сложно, зная Бориса Петровича несколько лет. Увлеченный авиацией человек! Побольше бы таких. Так он уговорил вас перейти в авиацию Балтфлота?
– Так точно.
– Борис Петрович неисправим. Если вам интересно, я расскажу вам об аэроплане.
Андрей о таком и мечтать не мог. Сам конструктор показал и рассказал о летающей лодке, о ее особенностях, о перспективах развития. Два часа пролетели незаметно.
– А вы уже летали на гидросамолете?
– Никогда.
– Приходите, если интересно, завтра к полудню на Крестовский остров, спросите опытную станцию, вам покажут. Я буду там сдавать новую лодку военпреду, полетаете пассажиром, поймете отличия от обычного аэроплана.
– Буду весьма признателен!
Обратную дорогу до гостиницы Андрей припоминал технические подробности гидросамолета. Каких-либо книг, наставлений по полетам не существовало.
Поев в ресторане при гостинице, Андрей отправился побродить по городу. Если по Невскому проспекту проезжали пролетки, проходили дамы и господа в цивильной одежде, то стоило свернуть в переулок, как в большинстве своем видны серые армейские шинели или униформа сестер милосердия. Чувствовалось, что страна воюет.
В принципе еще со времен Древнего Рима государство должно было брать на себя три обязанности – учить, лечить и защищать.
Худо-бедно царская Россия с этими вещами справлялась неплохо. Учитель, врач и офицер были профессиями уважаемыми, достойно оплачиваемыми. С приходом к власти большевиков многое поменялось. Главными стали пролетарии и крестьянство, а интеллигенцию прозвали гнилой прослойкой. Можно подумать, Ульянов или Бронштейн были из рабочих. Главной движущей силой в любом государстве является как раз интеллигенция: ученые, конструкторы, учителя. Не зря же гитлеровские генералы сказали, что СССР выиграл войну учителями. То есть воспитание подрастающего поколения правильным было. Большевики же «золотопогонников», как они называли офицеров, расстреливали, а учителей и врачей держали в черном теле.
Утром следующего дня привел себя в порядок, побрился до синевы, даже освежился любимым одеколоном императора «О’жен». После завтрака отправился на Крестовский остров. Где находится опытная станция завода «Гамаюн», можно было не спрашивать, а идти на звук прогреваемого двигателя. Девять цилиндров и без глушителя – это мощно! Птицы в панике разлетались.
До полудня еще час, и Андрей не торопился. Рев мотора стал смещаться, и Андрей увидел, как по Неве начинает разбег гидросамолет. Показалось, разбег длится дольше, чем у сухопутного самолета с колесным шасси. Во все стороны брызги летят, за корпусом-лодкой – кильватерный след, как за катером. Гидросамолет поднялся в небо, полетел в сторону Финского залива. Андрей провожал его взглядом, пока он не превратился в точку, а потом и вовсе исчез. Опоздал? Так еще не полдень. Андрей еще раз посмотрел на часы. У него запас по времени полчаса. В стороне опытной станции снова звук запускаемого мотора, когда лениво схватывает один цилиндр, потом другой, третий, и вот уже все работают, и звук ровный, чистый. Для авиатора – песня! Работающий мотор – это высота, скорость, маневренность, одним словом, полет. Остановка мотора подобна клинической смерти у человека. Время еще есть, но считаные минуты. Если есть высота, можно приглядеть подходящую площадку для посадки и приземлиться, а потом пойти в церковь и поставить свечку за спасение. Хуже, если внизу лес или горы, а для самолета с колесным шасси еще и вода – озеро, море. В таком случае шансы выжить стремятся к нулю.
Вся опытная станция – это небольшой домик для персонала, два ангара и бетонированный пологий спуск в воду, чтобы можно было подвести под фюзеляж тележку с колесами и спустить гидроплан на воду или поднять из воды для ремонта или в шторм. У гидропланов было еще одно отличие от обычных самолетов – наличие якоря на носу. Если гидроплан приводнялся, а глубины в том месте небольшие, летнаб или стрелок сбрасывали якорь, дабы течением самолет не сносило.
Григорович был уже на опытной станции. Рядом с ним персонал – механики, мотористы, и в сторонке штабс-капитан, явно из военной приемки, поскольку на правой половине кителя знак авиатора. Офицер спокойно курил, а Дмитрий Павлович давал указания мотористам. Те потом забрались на корпус летающей лодки, начали копаться в моторе. Андрей подошел, козырнул офицеру, поздоровался с конструктором.
– Очень вовремя!
Григорович был деловит, озабочен. Около получаса механики регулировали карбюраторы, потом запустили мотор. Работал он ровно. Погоняв немного на разных оборотах, заглушили, потом споро подогнали тележку с одной осью, подкатили под фюзеляж, приподняли лодку и стали толкать к воде. С плеском, с брызгами гидросамолет вошел в воду. Тележку убрали, за носовой рым гидроплан подтянули к спуску.
– Не раздумали лететь? – спросил Григорович.
– Если бы раздумал, не пришел.
– Логично. Садитесь в переднюю кабину.
Затем во вторую кабину уселись Григорович и штабс-капитан, причем офицер на место пилота. Один из механиков дернул винт, двигатель заработал. Механик спрыгнул на крыло, по нему перебежал поближе к берегу. Несколько минут офицер гонял мотор на разных оборотах, потом дал полный газ. Гидросамолет стал разбегаться по воде. От неожиданных звуков
