Тихий уголок

Шеннеков, Джейн поднялась вместе с ними на второй этаж, в кабинет, где велела Бертольду сесть за стол и включить компьютер. Затем, указав на стул, она обратилась к Инге:

– Возьми его, иди в угол и сядь лицом к стене, спиной к комнате.

Рот женщины искривился в презрительной усмешке, полной неистовой ненависти, что входило в противоречие с ее ангельской внешностью, подчеркиваемой белыми одеяниями. Она ухватила стул за спинку – ее намерения были так же очевидны, как если бы она сообщила о них.

– Чтобы бросить стул, сначала нужно замахнуться, – предупредила ее Джейн, – и ты окажешься в аду, прежде чем он вылетит из твоей руки.

– Когда ты сдохнешь, я буду долго ссать на твой труп, – пообещала Инга.

Джейн посмотрела на нее с презрительным удивлением:

– Какой грязный ротик. Иди в угол, злая Барби.

Инга села на стул спиной к комнате, и в этот момент снова раздался удар грома, а издалека, сквозь накатывающийся грохот грозы, донесся треск выстрелов. Стреляли рейншоу – но в кого?

23

Хэрроу рухнул ничком в лужу крови, хлынувшей из выходного отверстия раны в его груди. С ближайших деревьев взлетели вороны, пронзительными криками заявляя о своем недовольстве тем, кто нарушил их покой, и замахали черными крыльями на фоне серого неба. Рамос и ближайший охранник одновременно выхватили оружие, но Рамос действовал чуть быстрее и точнее и всадил пулю в бесстрастное лицо манекена-убийцы. Охранник рефлекторно, в предсмертной агонии, нажал на крючок, и ответная пуля прошла в считаных дюймах от лица Рамоса.

Силверман, теперь отделенный от дома седаном, увидел, как убийцы Хэрроу спрыгнули с крыльца и побежали вверх, к главному строению, а из-за викторианского особняка тем временем появились два других охранника: один – с дробовиком, другой – с автоматом «узи».

Силверман упал на землю, укрываясь за машиной, а водитель, осознав свою полную уязвимость, стал сдавать назад, либо забыв о стоящем там автомобиле, либо решив, что другой водитель тоже двинется назад, чтобы не попасть в безвыходное положение. Бамперы ударились друг о друга, брызнули осколки фар и задних габаритных огней. Силверман лежал, прижавшись к земле, за первым седаном, когда охранник с «узи» открыл огонь. Окна машины разлетелись. Раздался скрежет листового металла, пробиваемого пулями. Треск стеклопластика. Хлопки покрышек. Недолгий крик боли.

Он понял, что лежит под седаном, лицом к дому, хотя и не помнил, как попал сюда. Он увидел Рамоса – лишившись половины головы, тот заглядывал в убежище Силвермана одними белкáми закатившихся впалых глаз, выглядевших призрачными внутри глазниц, точно духи первобытных предков, витающие в пещерах, где те жили давным-давно.

Где-то глубоко в нем еще оставалось кое-что от прежнего Силвермана, но он не стал ввязываться в перестрелку. Некогда обостренное чувство чести больше не требовало, чтобы он поступал согласно велению долга, а предельно четкое понимание того, кому и чему надо быть преданным, размылось. Он узнавал себя в полых людях, охранявших ранчо. Поначалу их пустота ужасала, но потом стала казаться мрачно-привлекательной: с одной стороны – духовная пропасть, с другой – отсутствие необходимости делать выбор, стараться поступать по справедливости. Выстрелы затрещали с безумной частотой, потом смолкли; все это время он оставался под машиной. Спокойный, тихий голос внутри его прошептал, что на самом деле нужно сделать только одно – покончить с той, которая предала свою страну, Бюро, предала его, Силвермана. Никакой двусмысленности. Никаких сложных рассуждений, необходимых для оценки ситуации. Выполнить одну, только одну задачу и навсегда избавиться от сомнений, избавиться от этого страха длиной в жизнь, который называется дурным предчувствием, избавиться от сожаления. Одна задача. «Убей ее. Убей ее. Убей ее».

Тихое «кап-кап-кап» и запах бензина заставили его выбраться из-под машины, прежде чем начался пожар. После кровавой бойни стояла полная тишина, такая, что ранчо казалось диорамой за стеклом. Дувший до этого легкий ветерок унесли на своих крыльях вороны.

И тут оглушительный удар грома сотряс все вокруг и вышиб из туч дождь.

Водитель первой машины замертво привалился к баранке, как и водитель второй. Два других агента из Сакраменто во втором седане успели выскочить из машины живыми, достаточно быстро, чтобы нанести ответный удар по охранникам Шеннека, но потом их тоже сразили пули. Полые люди, охранники с дробовиком и «узи», стали падалью и дожидались возвращения птиц, как и тот, которого застрелил Рамос. Из шести агентов, прибывших на ранчо Эп-я-в, в живых остался один Силверман.

Бойня не возмутила и не взволновала его, как было бы раньше. Просто случилось то, что случилось. Предаваться размышлениям не имело смысла.

Он стоял под дождем, желая понять, что делать дальше.

В пятидесяти или шестидесяти ярдах от ворот ранчо еще один охранник спешил по длинной подъездной дороге к главному дому, не зная, что позади один человек остался в живых. В руках он держал, кажется, «узи» – не тот самый, а другой.

Силверман проводил взглядом охранника, исчезнувшего за серебристой завесой дождя, когда зазвонил его телефон. Он вытащил трубку, выслушал говорившего и сказал:

– Да, хорошо.

24

Часть коридора второго этажа представляла собой галерею с выходом вниз, в гостиную и прихожую. Два уровня соединялись лестницей с перилами по обеим сторонам, что позволяло Дугалу Трэхерну держать под прицелом все подходы к ней.

Дугал стоял за шкафом, закрывавшим вход на лестницу, имея при себе два пистолета с одним с трехпатронным магазином. Он полагал, что занимает хорошую позицию и неплохо вооружен, но выстрелы, доносившиеся от въезда, встревожили его. Шум дождя перешел в неистовое шипение, словно многотысячная толпа принялась говорить сценическим шепотом, и это не позволяло ему слышать шаги приближающихся рейшоу.

Даже в пасмурный день в дом с таким количеством окон проникало достаточно света, и на первом этаже не горела ни одна лампа, не считая кухонных. Гроза окутала мир несколькими слоями бисерных занавесей, зловещий полусвет просачивался в открытые комнаты, не только скрадывая очертания предметов, но и искажая их. Колоколообразная напольная лампа, стоявшая за стулом в гостиной на первом этаже, на миг показалась Дугалу человеком в шлеме. В углах становилось все темнее, и легко было представить, что внизу, среди мебели, прячутся люди, выжидая момента, чтобы взять лестницу штурмом.

На самом деле рейшоу не нуждались в численном превосходстве, чтобы предпринять эффективную атаку, поскольку не знали страха, – полк бессмертных машин, не чувствующих боли. Дугал еще не понял, что они готовы жертвовать собой на манер самураев.

Это началось, когда по складкам туч, похожим на мозговые извилины, прошел сполох, осветивший комнаты на первом этаже, проливший свет через фонарь в потолке. В этом мерцании стал виден рейшоу, высокий, с оружием в руке, появившийся в прихожей так, будто он материализовался посредством пентаграммы[36]. Он посмотрел на Дугала, высунувшегося из-за шкафа ровно настолько, чтобы видеть происходящее внизу. Затем, не пытаясь пригнуться или спрятаться, он подошел к