Лан вытащил из шкафчика бутылку и налил по бокалу хоцзи. Они молча выпили.
После того как Вун еще раз поблагодарил и ушел, Лан просмотрел бумаги на столе, не особо в них вникая. В последнее время он неважно себя чувствовал, и телом, и разумом. Физическая слабость усиливалась постоянной тревогой за клан, а теперь, понимая, что ближайшие сутки будут особенно тяжелыми, он никак не мог сосредоточиться.
Внимание Лана привлек конверт в нетронутой стопке почты. Колосс вытащил его и взглянул на обратный адрес – абонентский ящик в Степенланде. Письмо от Эйни. Лан провел пальцами по краям печати, желая и боясь его открыть. После развода они обменялись лишь несколькими письмами, дружелюбными, но больше похожими на деловые – улаживали дела, она объясняла, куда прислать вещи, и тому подобное. Но видеть ее почерк, мысленно слышать ее голос – это всегда портило Лану настроение. Как будто сегодня мало проблем. Он громко вздохнул.
* * *Эйни сама призналась ему в измене. Один из людей Хило увидел, как она входит в жилое здание вместе с любовником, и зная, что секрет больше не утаить, Эйни рассказала все, прежде чем новости достигли Лана через Штыря.
– Пожалуйста, не убивай его, – шепотом взмолилась она, сидя на краю постели и зажав ладони коленями. – Он не кеконец и не понимает наших традиций. Я больше не буду с ним видеться и останусь с тобой или уеду, и ты никогда больше меня не увидишь – только скажи. Но пожалуйста, не убивай его. И не позволяй Хило это сделать. Это все, о чем я прошу.
Больше всего Лана опечалило, что эта просьба шла от сердца и подпитывалась подлинным страхом, ведь это значило, что за пять лет брака она так его и не узнала.
– Он действительно настолько лучше меня? – мрачно спросил Лан.
Эйни удивленно выгнула брови. Даже расстроенное, ее лицо в форме сердца обладало подлинной и ненавязчивой красотой.
– Конечно, нет. Но он не Колосс великого Равнинного клана. Он не отменяет планы на ужин, не ходит в окружении телохранителей, никто не приветствует его в публичных местах и не останавливает, чтобы попросить об одолжении для родственников. Он может вести себя глупо, поздно вставать и уезжать в отпуск, когда придет в голову, то есть делать все, что когда-то делали и мы.
– Ты всегда знала, что однажды я стану Колоссом, – обвиняющим тоном напомнил Лан. – Ты понимала, что будет именно так. Многие женщины с радостью вышли бы замуж за Колосса. И ты обещала мне то же самое.
Глаза Эйни наполнились слезами сожалений.
– Когда-то я была с тобой счастлива.
«Я мог бы заставить ее остаться, – подумал Лан с присущей кеконцам мстительностью. – В обмен на жизнь того иностранца она бы осталась и родила наследника клана».
Но, в конце концов, он не смог быть таким жестоким ни с ней, ни с самим собой.
* * *Конверт в руках Лана был квадратным и жестким, как поздравительная открытка. Он выглядел довольно пухлым, как будто содержал длинное послание, в отличие от предыдущих. Лан представил, как читает длинное письмо от Эйни, в котором она раскаивается и просит принять ее обратно. Но скорее всего с полной благих намерений безжалостностью она пишет о том, что у нее все хорошо и желает ему того же, рассказывает о своем новом доме за границей, что видела и чем занимается с новым ухажером.
Лан засунул письмо в ящик стола. В любом случае, сейчас не время отвлекаться на печальные мысли о бывшей жене. Позже прочтет. Но письмо по-прежнему дразнило его из закрытого ящика, и потому Лан встал и вышел из дома. Был вечер пятницы, и оставалось еще много времени, чтобы вернуться и подождать звонка Хило.
Через час, даже после ужина и отдыха в «Божественной сирени», Лану не стало лучше. Он сел на край кровати и выкурил сигарету, вымучивая последние минуты спокойствия перед уходом.
– Что-то не так?
Юнни подобралась поближе и обхватила его голыми руками за шею, но Лан высвободился и встал. Он натянул брюки и пошел в ванную, где курились ароматические свечи. Там, под красноватым светом, он плеснул на лицо холодной воды и вытер полотенцем шею и грудь.
– Тебе правда нужно уходить? – уговаривала Юнни с кровати. – Вернись в постель. Останься на ночь.
Ей бы это понравилось. Она получала дополнительные деньги, если Лан оставался, это примирило бы ее с тем, что он стал реже приходить.
– Я хочу побыть один, – сказал Лан и добавил, не желая быть грубым: – Прошу тебя.
Искусный фасад без единого изъяна на мгновение дрогнул. Она скрестила руки на груди. Лан почувствовал ее негодование и обиду: да кем он ее считает? Уличной шлюхой? Где тот утонченный клиент, который получает удовольствие от пения и игры на арфе, от бесед и вина?
Но Юнни быстро овладела собой и поднялась с неторопливой грациозностью.
– Как пожелаете, Коул-цзен.
Юнни накинула халатик, сунула ноги в шлепанцы и направилась к двери, резко захлопнув ее за собой, чтобы показать раздражение. Лан не видел, как она уходит. Он надел часы и посмотрел, который час. Прямо в эту минуту три Кулака собирались схватить Юна Дорупона у двери его любимого борделя в неряшливом районе Монетка. Ирония в том, что и он, и Дору проводят вечер перед расплатой одинаково.
Когда Кулаки схватят Дору, они привезут его в секретное место. И тогда Хило позвонит Лану домой. Кулакам приказано не убивать Дору до прибытия Лана. Он дал четкие указания. Ему хотелось посмотреть в лицо человеку, которого он считал дядей, и спросить, почему после стольких лет верной службы тот предал клан. Лану предстояло решить судьбу Шелеста, поступить не менее мудро, чем поступил бы Коул Сен.
И по мере приближения этой неизбежной минуты он утрачивал уверенность в том, что сумеет сделать все правильно. Даже сейчас, зная, что Дору предатель, он не хотел убивать старика. Он помнил, как Дору возвращался из деловых поездок с конфетами для внуков Коула Сена. Лан терзался, вспоминая, как Дору и Коул Сен играли в шахматы во дворе. Но предательство такого близкого и высокопоставленного члена клана нельзя прощать. Возможно ли быть одновременно сильным лидером и сострадательным человеком, или это две противоположности?
Когда дверь за Юнни закрылась, Лан набрал комбинацию на сейфовом замке и достал нефрит. Еще одна причина, почему он стал реже сюда наведываться – снимать и надевать такое количество нефрита было болезненно, он как будто окунался в лед, а потом в горячие угли, его бросало в разные стороны, как жучка в кувшине. Лан ощупал бусины вокруг
