С усилием собрала я в костлявый свой кулачок остатки человеческого и изготовилась спросить, что будет с моими служанками и кучером, но тут наездник повернул голову и ответил на вопрос, так и не выбравшийся под дождь:
– Я доставлю вас в замок, фиона, а за прочими приедут после. Люди и пара свежих лошадей нужны, чтобы тащить вашу повозку.
Вот и славно. Мы тем временем покинули основную дорогу и углубились в лес едва ли не напролом. Нет, там была тропа, наверняка. Но я ее не заметила. Дождь повзрослел до ливня.
Плохо помню, сколько мы ехали, но путь оказался неблизким. Деревья стискивали нашу тропу, набрякшая от воды листва осыпала меня каскадами ледяных брызг. Везший меня фион старался сглаживать поступь коня, чтобы меня не слишком трясти, но лодыжку теперь дергало беспрестанно. Может, через четверть аэна, а может, через аэн мне стало совсем уж все равно. От коня и всадника волна за волной накатывало тепло, я его жадно впитывала, но мало, мало. Куда я еду? С кем? Когда можно будет согреться и уснуть? Не свалиться бы на полном ходу.
Ворота замка мы проскочили без остановки: нас пропустили, ничего не спросив. Мы пересекли пустынный двор и остановились у широких каменных ступеней перед высоченными дверями, выморенными временем до черноты. Второй всадник еще у ворот, похоже, свернул куда-то в глубину двора. Мой спутник спешился и со всеми предосторожностями, как фарфоровую куклу, спустил меня на землю. Прозвучало несколько фраз, нам открыли, и мы оказались в сумрачном двусветном зале. Два факела озаряли проход к лестнице и зевы многих коридоров. Здесь-то я наконец смогла разглядеть своего спасителя. Он был совсем юн – моложе, чем я предполагала по голосу, – высок, худощав и носат. С длинных, почти черных волос, заплетенных в тугие косы, капала вода.
– Вам, фиона, нужно отдохнуть и переодеться в сухое. Герцог ждет вас в гостиной к горячему чаю и ужину. У вас пятьсот мгновений ока[4]. Но прежде позвольте мне прекратить ваши страдания. – Он неопределенно махнул узкой, почти девичьей ладонью долу.
Я бы, вероятно, удивилась подобному педантичному гостеприимству и еще более – такому измельчению времени, но мой по-прежнему безымянный спутник, не дав опомниться, довел меня до нижней ступени лестницы и знаком предложил сесть. Я в онемении сделала, как велено. Он опустился на колени, взял мою ногу в ладони и слегка приподнял грязный и мокрый насквозь край юбки. Странно, однако мне все еще хватало сил смущаться:
– Фион… Простите… Я сей миг совсем замарашка… Я бы привела себя в порядок сначала… А что вы собираетесь делать?
Сияющие глаза цвета старого янтаря глянули на меня снизу вверх почти весело:
– Мне кажется, вам пора перестать хромать. Все тогда начнет получаться и быстрее, и лучше. Грязь у вас на платье не имеет значения. Пожалуйста, думайте о своей обиженной ноге.
– Как? Что же прикажете… мне о ней?… – От изумления я путалась в словах.
Юноша уже закрыл глаза, лицо его разгладилось и прояснилось. Несколько мгновений спустя он, не глядя на меня, произнес:
– Думайте нежно.
Несколько вдруг успокоившихся моих вздохов спустя будто горячие острые иглы мягко погрузились, одна за одной, в ступню, в голень, в колено, одновременно и раскаляя, и холодя кожу. Я изо всех сил гнала от себя оторопь и смущение – и пыталась «думать нежно» о своей лодыжке. То ли от морока сухого тепла, то ли от усталости, то ли от этого странного прикосновения меня почти затопило сном.
– Ну вот, кажется, все получилось. Вставайте, фиона!
Ничего непонятно про время. Кажется, я все-таки уснула, но мальчишеский этот голос вернул меня в явь. Я осторожно поднялась, недоверчиво ступила на левую ногу – и не почувствовала никакой боли. Мой провожатый же, более ничего не объясняя, повел меня вверх по лестнице и далее – полутемными коридорами, потом снова вверх… Похоже, мы где-то в башне. Вдруг остановившись, все еще не назвавшийся юноша распахнул одну из четырех совершенно одинаковых дверей и жестом пригласил меня войти. Я никогда сама не отыщу дорогу к этому коридору, не говоря уже о таинственной гостиной.
– За вами – теперь уже через триста мгновений ока – придут, фиона нола, и проводят к Герцогу. – Меня одарили еще одной уютной улыбкой. – А мое имя вам знать пока не обязательно. Герцог представит нас, если сочтет нужным.
Этих слов, как мой провожатый, видимо, решил, должно было хватить мне, дабы все сразу прояснилось и уладилось, и на этом откланялся и вышел. Дверь беззвучно затворилась, шаги стихли.
Голова моя теперь до странного прояснилась. Уже давно должно было наступить послезавтра. Триста мгновения ока! Я, наверное, сплю. От этой мысли все внезапно стало гораздо проще.
Я огляделась. Келья и будуар одновременно. Беленые стены сходились вверху четырехгранным сводом, по нему сновали блики от свечей в затейливом напольном канделябре. За тяжелыми темно-синими драпировками угадывалось окно. На помосте царило громадное ложе, накрытое атласом того же полуночного тона, что и портьеры. Два высоких табурета, полка с книгами, ночной столик, весь уставленный непрозрачными склянками и флаконами. Обстановка из снов людей, которые жили лет сто назад. На скамейке перед кроватью – чаша с водой, в ней горсть цветков лаванды. Имелся и небольшой камин – его, похоже, растопили задолго до моего появления. Ни лика Рида, ни даже таблички с Вечной Печатью нигде не видать.
Поразительное место. Тут есть вообще хоть один верный? Впрочем, мое «Житие» всегда со мной. Я запустила руку в недра сумки, пахнуло сырой кожей. Книга была на месте и почти не намокла. Достала, открыла где пришлось, быстро прочитала пару строк – на всякий случай.
Поплотнее прикрыв тяжелую дверь и придвинув к ней – мало ли что! – стул, я с ленивым наслаждением сбросила невыносимо тяжелый от воды плащ, стянула накидку, платье и нижний батист и даже попыталась сложить их так, чтобы не замарать грязью ковер. Воздух укутывал – блаженный, почти горячий, – и я, нагая, стояла, закрыв глаза, неподвижно, слушая хрипловатый щелк пламени в камине и рваную дробь дождя за окном. Потом опустилась на колени перед умывальной чашей, поднесла горсть благоуханной воды к лицу, вдохнула сонный маслянистый запах. Осторожно, чтобы не слишком лить на пол,
