– Ты конунга, что ли, обвинить в том вздумал?
– Я? Нет. Но Светлый князь наверняка и обвинит, и осерчает, и в поход на вас двинет. Потому что выглядит все именно так. А если учесть, под чьим знаком шла та неведомо откуда взявшаяся рать на киевлян, то тризна, я думаю, в Полоцке все же будет. И очень скоро. Верно я говорю?
Не сразу Тверд сообразил, что вопрос задан ему. Он вообще не мог взять в толк, за каким хреном новгородец притащил его на эту встречу и уже даже смирился с тем, что внимания на него обращают не больше, чем на полуразвалившуюся печь у него за спиной. И лишь когда он скорее кожей почувствовал, чем увидел, что взгляд волхва – хранителя Полоцка обращен на него, сбросил оцепенение.
– Я там был, – глухо проговорил он. – В той самой сотне. Шли на нее с тавром полоцкого конунга.
Глаз старика Тверд по-прежнему не видел. Но почти осязаемо чуял, что тот пытается заглянуть ему в самое нутро. С не самыми добрыми намерениями.
– Выглядит твой свидетель не лучше неудачливого татя, – с недоверчивой брезгливостью выдавил наконец волхв.
– Если б не я, выглядел бы не лучше распухшего мертвяка.
– Да кто поверит какой-то безродной собаке?
– Светлый князь, которому эта безродная собака как-то, было дело, жизнь спасла, – не стал долго копошиться с ответом Прок. – «Большой Камень – далеко, топор – близко». Так говорят? Я бы лучше сказал: зачем нырять за дерьмом на дно, если оно сверху плавает? Куда ни кинь, всюду полоцкий хвост виден. И что же прикажешь нам теперь делать?
– Отряд тот вел человек с киевской грамотой, – нехотя выдохнул волхв. – Потому ему и дали свободный проход.
– Зная, что случилось с сотней Светлого?
– Стали бы резать люди с киевской грамотой киевскую же дружину?
– Такая грамота в хазарских руках всегда подозрительно выглядит.
– Не хазарских. Тот хазарин Буйук воинство сие лишь нанял. А шло оно под мечом ярла Хегни. Не знаю уж, кто их там проверял, но грамота Светлого и дала той рати ход через нашу землю.
– На вашу же голову. И куда сие воинство шло?
– А на Новгород.
* * *– А мне говорили, спешка хороша при ловле блох.
Прок зыркнул недовольно, но до ответа все же снизошел. Впервые с того мига, как они стремглав выскочили из заброшенной хатки, где встречались с полоцким волхвом.
– Кому как. Это ты блохе скажи, которую ловят. Мы с тобой, боюсь, сейчас ничуть не лучше нее.
Они галопом вылетели из города, не заботясь уже о целости ног лошадей на разбитой дороге, что, по мнению Тверда, было верхом глупости, а с точки зрения гильдийца – мелочью, над которой и думать не следовало. Заговорить с Проком кентарх решил тогда лишь, когда они чуть сбавили ход, давая коням короткий отдых легкой рыси.
– Ты так всполошился, потому что эти тати на твой город двинули?
Прок ехал на полкорпуса впереди, и не знай Тверд, что он всего лишь купчина из гильдии, ни за что бы не поверил, будто тот не провел всю жизнь в седле. Он даже покачивался так, будто был неотъемлемой частью лошади.
– Уж не насмешка ли послышалась мне в твоем тоне? Поверь мне, ей тут не место. В том, что три пьяных стражника на крепком прясле новгородской стены смогут отбить натиск этого наемного войска, я, как и ты, не сомневаюсь. Но кто тебе сказал, что этот отряд – единственный?
– А почему нет?
– Один хазарин увез из Киева подводу с земляным маслом и сжег к чертям гильдию в Полоцке. Мало того, его же стараниями этот славный город за одну ночь лишился очень многих своих жителей. Как считаешь – для достижения этой цели много народу нужно? По мне – так целая прорва оружных головорезов. Проходит день. И небольшая армия, ряженая нордами, впрочем, к счастью, отношения к ним не имеющая, режет киевскую дружинную сотню. А руководит ею тоже хазарин, пусть и другой. Ты и вправду веришь, будто два хазарина оказались замешаны в одном деле совершенно случайно? Ты вот, знаешь, например, что обозначает на их наречии слово «болышчи», коим наш волхв-хранитель назвал этого человека?
Тверд, конечно, не один год служил в этерии, где нахватался уймы слов, половину из которых уже забыл за ненадобностью, но такого, он точно помнил, никогда не слыхивал.
– Нет? – кони их въехали под мягкую сень придорожного леса, а дорога нырнула в овраг, словно нехотя заперший ее пологими, поросшими редким орешником склонами. – Это не имя. Слово это обозначает «помощник». Помощник очень родовитого мужа. Ну, например, какого-нибудь тархана. А если наречь такого тархана, предположим, Илдуган – что у нас выходит?
– Хазарский… заговор?
– Где хазары, там и золото. А где хазарский заговор, золота должна быть целая куча. Такая здоровая, что нанять можно целую прорву разрозненных отрядов. И еще, если уж на то пошло, десяток-другой стражников, стерегущих ворота любого города. А пока мы теряли время и носились за двумя хазарами, другие «болышчи» к тому времени могли уже в своих внезапных злодействах продвинуться очень далеко.
– Так нам тогда в Киев нужно спешить, предупредить, а не гнать хрен пойми куда.
Прок бросил на десятника взгляд то ли удивленный, то ли разочарованный.
– Я-то думал, в нашем походе ты себе отвел роль мстителя. И всенепременно помчишься за хазарином – брать должок за жизни соратников.
– Это никуда не денется, – катнул желваки Тверд. – Но коль сначала выйдет порушить все эти планы с вой-ной, я хочу первым ему о том объявить. Прежде, чем выпотрошу.
– Может, я тебе сейчас открою глаза, но война меж Киевом и Полоцком развязана специально. Ты, зная все, что успел узнать, этого еще не понял? Хотя на то, скорее всего, и был расчет – чтоб ни у кого сомнений в ее естественных причинах не возникло. И так тати, что поднесли огонь к накиданному хворосту, все хитро и четко сработали, что войны этой уже не остановить. Тем более – двум столь темным личностям, как мы с тобой. Выход остается один – выяснить точно, что удумали хазары, и лишь с прочными доказательствами соваться в свару меж нордом и киевлянином. Война, благо, дело не шустрое. К ней надо готовиться. Вот мы и постараемся из оставшегося нам времени, хотя хрен его знает, сколько там его еще осталось, извлечь как можно больше пользы. Как там говорят? «В Серую Мглу соваться – меч не уважать».
Глава
