Веселый у нас край. Но мы настолько сжились с этой «веселостью», что не замечали ее. Интересно, а понравилось бы у нас Оуэну? Или он презрительно скривился бы, слушая местные страшилки для недалеких крестьян?
Не хочу об этом думать.
А может, рассказать пару историй о горных волках-людоедах жениху? И он сбежит? Было бы неплохо.
Лиди поминутно поминала Дев, до того самого момента, пока мобиль не миновал высокие ворота и не остановился у широкого каменного крыльца Кленового Сада. Два лакея тут же стали снимать с креплений сундук, старый дворецкий склонился, открывая дверь, на крыльцо вышла матушка.
Графиня Астер была высокой и втайне гордилась этим. Настолько втайне, что об этом знали даже слуги, а также их дети, а также друзья детей из ближайшей деревни, сборщики налогов и лесорубы с перевала. Русые волосы маменьки были уложены в аккуратную прическу, на шее – ожерелье из топазов, так подходящих к ее голубым глазам, и веер морщин-лучиков, расходящихся к вискам. Девы, а были ли они на ее лице, когда я уезжала? А складка у носа? И седые пряди у висков? Я отсутствовала всего шесть месяцев, а такое чувство, что не меньше года. Только этим я могу объяснить, что вместо того, чтобы склонить голову и получить традиционный поцелуй в лоб, я раскинула руки и обняла ее, вдыхая такой родной запах. Лаванда и нюхательная соль… я помнила эти ароматы с детства.
На миг матушка опешила, а потом, потрепав меня по плечу, проговорила:
– Ну, будет, Иви, будет.
Показалось или ее глаза подозрительно заблестели?
– Ну, чего встали? – вполголоса пробормотала Лиди. – Заносите уже. И ванну, обязательно ванну, леди Иви с дороги…
– А где отец? Где Илберт? – спросила я, поднимаясь на крыльцо.
– На совещании. Скоро закладка порта. – Матушка потерла пальцами виски. – Но если я еще и от тебя услышу слова: «Смета, шельф, фьорд, глубоководное течение и коррозия берега», – то просто закричу.
– Не услышишь, – пообещала я.
Покрывало в моей комнате и вправду было новым. Белоснежное, отделанное кружевом, как и полагается покрывалу невесты. А на нем было аккуратно разложено платье для приема. Не белое, а, скорее, кремовое, или, как говорила матушка, «цвета шампанского из погребов отца». Нарочито простое, но такая простота стоит больше, чем любые рюши и бантики. Крису понравилось бы. Наверное.
Я тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. Неотвратимость замужества обрушилась на меня как-то вдруг, разом, словно до моего приезда домой все было не по-настоящему. Я играла в помолвку, а сейчас увидела это платье, и…
– Так, оставьте нас, – скомандовала матушка, а когда спустя минуту шаги затихли и едва слышно скрипнула закрывающаяся дверь, добавила: – Все не так страшно, Иви.
– Тебе легко говорить, ты вышла замуж за отца, а не за незнакомца.
– Неужели? – переспросила матушка таким тоном, что я широко открыла глаза. – А с чего ты решила, что твой отец не был незнакомцем? – Показалось или складка у рта стала глубже? – Что я видела его хоть раз до дня помолвки?
– А разве нет? Вы же… вы же… – Я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела каждое воскресное утро в часовне Дев, когда отец держал мать за руку или, посмеиваясь, обнимал за талию.
Пять лет назад она слегла с лихорадкой, а отец четверо суток провел в седле только для того, чтобы привезти ей из Льежа целителя и лекарства, так как поезда отменили из-за снежных заносов. Как передать словами то, что я видела в его глазах, когда он смотрел на нее? Не знаю, я не поэт и не писатель.
– Мы же, – передразнила она с несвойственной ей горечью. – Да, тут мне повезло, а тогда казалось, что жизнь кончена. – Она махнула рукой и села в соседнее кресло, поправляя уложенные вокруг головы волосы. – Знаешь, у меня был один молодой человек, не аристократ, но из достаточно обеспеченной семьи, сын нотариуса.
– Правда? – Я подалась вперед. – И вы…
– И мы ничего, – строго сказала она. – Он два раза сопровождал меня на ярмарку, подарил букет пионов и написал письмо.
– А потом? Что с ним стало потом?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я вышла замуж и уехала в Илистую Нору. Я никогда больше его не видела, что только к лучшему, но тогда… надо же, я еще помню. – Она вдруг улыбнулась. – Представляешь, я стащила у старшей горничной яд.
– Не представляю, – честно сказала я и ответила на улыбку, не смогла не ответить.
– На самом деле это было средство для чистки столового серебра, но если выпить хоть малую толику… – Она не договорила.
– И что?
– Как видишь, все живы и здоровы. – Матушка поднялась. – И серебро чистое.
– Мама!
– Ну, на самом деле я просто не смогла решить, чьей смерти хочу больше. Этого неуклюжего увальня – младшего графского сынка, своей или того юноши с букетом пионов.
– А его-то почему?
– Чтобы не смог жениться ни на ком другом, – припечатала матушка, и я вынуждена была признать, что в ее словах имелась доля истины, ведь стоило мне представить Криса с другой… Пламя в лампе колыхнулось.
– А если бы… – Матушка обернулась, я закусила губу, но заставила себя закончить фразу: – Если бы сын нотариуса был аристократом, был богат, имел титул и родословную на пяти свитках?
– И что тогда, Иви? – не поняла она.
– Ты бы стала бороться за свое счастье?
Она поколебалась, а потом все же ответила, и ответила честно, я видела это по ее глазам:
– Не знаю. – Между тонких бровей появилась вертикальная складочка. Я знала, что она означает, видела не раз – это признак грядущего беспокойства. А когда графиня Астер начинала беспокоиться, даже отец предпочитал ночевать в охотничьем домике. – Ты ведь это просто так спросила? Ведь нет никакого аристократа с родословной на пяти свитках? Иви?
– Конечно нет, – тихо ответила я, а про себя добавила: и это самое плохое. Если бы Крис хоть намекнул, хоть на миг дал понять, что я ему небезразлична…
– Тогда отдыхай. – Складочка на лбу разгладилась. – Завтра будет важный день.
Дверь закрылась, а я посмотрела на платье и повторила, обращаясь то ли к стенам, то ли к потолку:
– Завтра…
Мы все время ждем от «завтра» чего-то необычного, но, когда оно наступает, оказывается, что этот день ничем не отличается от «сегодня». Я не сомкнула глаз ночью, не смогла впихнуть в себя ни ложки за завтраком и даже не стала ругать Лиди, когда та от избытка энтузиазма дергала меня за волосы, укладывая локоны в высокую прическу. Три раза заходила матушка, хмурилась и советовала использовать побольше румян, ибо я слишком бледна. Да, «завтра» ничем не отличалось от «сегодня» – то же сосущее чувство внутри и пустота.
Гости начали прибывать, когда белая Эо уже показалась над горизонтом. Хлопали двери карет, ржали лошади… И примерно так же ржали дочки бургомистра. Они всегда ржали, когда Илберт с ними разговаривал, он мог бы даже зачитывать им список приговоренных к смерти, они растягивали бы губы, особенно старшая Манон.
