После заданного мною вопроса наступила тишина, и я оказался в перекрестье взглядов. Кто смотрел на меня осуждающе, у кого в глазах стоял вопрос: как ты умудрился такое ляпнуть, Костя? Мне было плевать, что обо мне думают, я напряженно ожидал реакции полковника. Вот только она оказалась неожиданной для всех и в первую очередь для меня, так как к такому варианту ответа я оказался совершенно не готов.
– Вопрос был задан правильный. Мне не хотелось говорить об этом, но прямо сейчас понял, что вам, товарищи, надо знать правду. Мы подозреваем, что за нашими провалами стоит немецкий шпион. Именно поэтому операцию передали вашему управлению. Еще вопросы есть? Нет? Тогда на этом все, товарищи офицеры!
Когда полковник ушел, ко мне подошел Мирошниченко и тихо, со злостью в голосе, сказал:
– Я тебе, Звягинцев, это еще припомню!
Мои неизвестно откуда взявшиеся бойцовские качества и боевой опыт не давали парторгу покоя, о чем нетрудно было догадаться. К тому же я отличался своим поведением от остальных парней нашей группы, как ни старался это скрыть. Это тоже сильно раздражало Мирошниченко, который считал, что все мы, как один, должны соответствовать образу строителя коммунизма, и то, что я в него не вписывался, его сильно беспокоило. Он изо всех сил старался переделать меня, выкорчевать из меня те пережитки прошлого, которые мешали мне (он так считал) стать сознательным гражданином, верным идеям коммунистической партии. Следом подошел Паша Швецов, который сменил погибшего Мартынова на посту комсорга:
– Если бы я тебя не знал, Костя, то подумал, что ты отъявленный трус. Это, конечно, не так, но сразу тебе говорю, этого я так не оставлю! Вернемся после задания, и я сразу поставлю вопрос о твоем безответственном поведении, порочащем имя советского офицера, на комсомольском собрании!
– Вернемся – отвечу, – раздраженно буркнул я в ответ.
– Товарищи офицеры! – раздался голос Мирошниченко. – Подойдите!
Мы собрались возле висящей на стене карты.
– Задача перед нами стоит простая и в то же время очень сложная. Нам надо пройти по двум этим квадратам. Смотрите! Показываю на карте, – капитан тупым концом карандаша обвел два серо-зеленых квадрата. – Основа нашего задания заключается в следующем: захватываем пленных, развязываем им языки, а полученные данные передаем командованию. Действовать нам надо будет быстро, а поэтому передвигаться будем на захваченной у врага технике. Командование особенно интересует…
Спустя двое суток в нашем бараке появились два последних члена нашей группы. Радисты. Сержант-разведчик Миша Кораблев. За плечами у него было четыре ходки в тыл врага и медаль «За боевые заслуги». И девочка Маша. Так я ее назвал про себя из-за маленького роста, стоило мне ее только увидеть. Своими большими синими глазами она мне напомнила Наташу Васильеву. У Маши Урусовой не было той красоты, зато было очень милое и хорошее лицо. Родом она была из Ленинграда и буквально на днях узнала о смерти своих родителей и младшего брата. За плечами у нее была трехмесячная работа в тылу врага в составе разведывательно-диверсионной группы и тяжелое ранение.
Новички, которые были приданы нашей группе, были опытными, смелыми и решительными людьми, но этого было мало, надо понимать друг друга с полуслова, знать, как поведет себя твой товарищ в экстренной ситуации. Вот этого мы не знали. Был еще один минус. Так как нам придется действовать в непосредственной близости от противника, то мы собирались действовать под видом фрицев, а к форме необходимо знание немецкого языка. Из группы могли сойти за настоящих немцев только я и Камышев. Еще могли сойти за фрицев, при простом и непродолжительном разговоре, Мирошниченко, Леша Смольский, Швецов и Сашко. Зябликов и Дольский знали язык в объеме средней школы. Теперь к ним можно было причислить еще троих – радистов и армейского разведчика Гришу Мошкова. Второй, старший лейтенант Саша Ветров, выгодно отличался от них, но это стало ясно, когда мы узнали, что у него за плечами школа военных переводчиков.
Потом приехал капитан из шифровального отдела. Василий Владимирович Никольский. В нем сразу чувствовалась интеллигентность. Да и внешность была по стать какому-нибудь профессору – преподавателю столичного университета. Лет под пятьдесят, лицо строгое, на носу очки. Со всеми он познакомился обстоятельно и, что удивительно, запомнил наши имена и фамилии с первого раза. Как мы потом убедились, память у него была просто фотографическая. Не теряя ни минуты, он сразу посадил нас заучивать наизусть таблицу кодов и детально изучать карту местности, на территории которой нам предстояло действовать. Она была разбита на восемь квадратов, каждый из которых получил название какого-либо дерева. Ольха, береза, дуб… В свою очередь, эти «деревянные квадраты», как мы их сразу окрестили, были разбиты еще на четыре квадрата. Всем родам войск, танковым частям, артиллерии, пехоте, штабам были присвоены цифровые коды.
– Теперь вы, Звягинцев, – он тыкал указкой в карту. – В этом квадрате вы обнаружили штаб двадцать первой немецкой танковой дивизии. Что вы передадите радисту?
– Береза-три. 11-21-ТД.
– Хорошо. Садитесь.
– Сашко! Вы обнаружили пехотный полк…
С радистами он работал отдельно. Перед самым вылетом мы узнали, что позывным нашей группы стало слово «рассвет».
При подлете к цели неожиданно выглянула из-за туч луна. Гул самолетных двигателей немцы, видно, засекли давно, но не стреляли, так как самого самолета не видели, а тут его им подали, как говорится, на «блюдечке с голубой каемочкой». Зенитные батареи не заставили себя долго ждать. Транспортник тряхнуло раз, второй, третий. Быстро повернувшись, мы приникли к иллюминаторам. В воздухе вокруг нас замелькали облачка разрывов зенитных снарядов. Вдруг пол резко ушел из-под наших ног, самолет пошел на снижение. Спустя пару минут из кабины выглянул штурман и крикнул, что самолет приближается к месту выброски. Не успела за ним закрыться
