— Не выбирает, — еле заметно шевельнулись каменные губы. — Но иногда выбирают его самого.
* * *— Этот твой идиот, Мухоловка, умудрился за неполные сутки засветить нескольких наших агентов, систему слежки, тайник — и тебя саму заодно.
— Он ничего не понял, господин Домучик. Смотрел — и не видел. — У него наверняка прекрасная память. Частный детектив, говоришь? Ему и не нужно ничего понимать, достаточно продиктовать подробный отчет секретарю. Используют твоего маленького Вальтера втемную, согласен. Книги про Капитана Астероида для него просто бульварное чтиво с девками. Но, обрати внимание, они ему чем-то дороги, читать — не читает, а с собой возит. Надо, надо его потрошить, причем без всякой жалости! Эрц слишком заботится о нашем международном реноме. Но в Италии, через пару дней… Ты уж постарайся.
— Я все сделаю, господин Домучик. Говорите, используют втемную? Но зачем? Нами в кои-то веки заинтересовалась американская разведка?
— Не спеши, Мухоловка. В этой игре мы наверняка только пешки. Постарайся пройти в ферзи!.. Кстати, что означает «Иисус Христос и генерал Джексон»?
— Кто-то из его предков воевал за южан в их Гражданскую войну. Джентльмен никогда не опустится до ругани и проклятий. А еще это может быть клятва, вроде рыцарского обета… Шарль, но это же несерьезно!
— Он опаснее, чем кажется, Анна. И это очень серьезно.
6Ему было велено спать, и он честно пытался заснуть. Сквозь прикрытые веки то и дело мелькал желтый свет встречных фар, холод заползал за воротник плаща, затекла сползшая с сиденья правая рука, но невидимая граница между явью и забытьем по-прежнему оставалась недоступной. Не отпускали мысли о другой, куда более опасной границе, до которой следовало еще добраться, о том, что Анна уже не первый час за рулем, а останавливаться нельзя, потому что на пограничный пункт может подоспеть задержанный приказ, и тогда все будет напрасно. А еще было стыдно, что он, мужчина, плохо водит авто и не решится гнать на полной скорости по темному ночному шоссе. И не он, несостоявшийся рыцарь Грушевый Сидр, спасает обреченную на гибель принцессу, а спасают его, беспомощного малыша Уолти.
Уолтер Квентин Перри подумал о том, что такую девушку, как сероглазая, ему уже никогда не встретить, но у нее есть свой рыцарь, не ему, простаку из Нью-Йорка, чета. Огорчился, разлепил веки, протер ладонью лицо.
…Ветровое стекло, белая прерывистая линия разметки, свет впереди, тьма вокруг.
Анна.
— Не спится? — девушка улыбнулась, выбросила в приоткрытое окно сигарету, которую так и не решилась закурить. — Все будет хорошо, маленький Вальтер. Не беспокойся.
— Ты еще меня по голове погладь. И колыбельную спой!
Он попытался обидеться. Но почему-то не получилось.
Рука Анны, на миг отпустив рулевое колесо, взъерошила его волосы, легко дернула за ухо.
— Колыбельную? А у меня танго в голове крутится. Еду и пою, только не вслух, чтобы тебя не будить. Сейчас его вся Европа танцует. Может, слыхал? «В знойном небе пылает солнце, в бурном море гуляют волны…»
— Ух ты! — молодой человек даже про сон забыл. — Слыхал, конечно. Но помню только первый куплет. А дальше как? Спой!
Девушка негромко рассмеялась.
— Все-таки не можешь без колыбельной, покоритель официанток? Ты помнишь первый, а я первый и второй. Дай бог, еще услышим третий.
…Черная ночь, зыбкий электрический огонь фар, привычный шум мотора, еле различимый запах ее духов.
Скачет всадник, к горам далеким, Плащ взлетает ночною тенью, Синьорита глядит с балкона, Черный веер в руках порхает, Ты скажи мне, о синьорита, Что за слезы твой взор туманят, Что за страсти тебя забрали в плен? Ах, где найти покой?! А любовь мелькает в небе, Волну венчает белым гребнем, Летает и смеется, и в руки не дается, Не взять ее никак! О Аргентина, красное вино!— Знаешь, Анна, я танцевать совсем не умею. То есть всякое обычное умею, а танго — нет.
— Не грусти, маленький Вальтер. Я тебя научу.
Глава 5. Красные искры
Наручники на запястье. — Чемпион в полусреднем весе. — Страховка. — Мы разбивались в дым, и поднимались вновь. — Пчелиный рой. 1…Красный, налитый тяжелым огнем, диск медленно, словно нехотя, оторвался от неровного края горы, еле заметно дрогнул, взорвался золотистыми лучами. Синее утреннее небо побледнело, обрело глубину…
— Здорово! — выдохнул маленький Уолти. — Спасибо, бабушка Доротея, что разбудила. В Нью-Йорке такого не увидишь, у нас вместо рассвета электричество включают.
Елизавета Доротея София улыбнулась, кивнула согласно.
— О, да! Я сама родилась в городе, Вальтер. Рассвет впервые увидела лет в десять, когда мы с матушкой гостили в поместье у ее брата.
— Поместье? — поразился маленький Уолти. — У вас там тоже негры работали? Их не освободили?
Старая женщина беззвучно рассмеялась, погладила внука по щеке.
— Нет, Вальтер. Их до сих пор не освободили. Только у наших негров белая кожа, и они могут голосовать на выборах. Мне захотелось жить на свободной земле.
Внук нахмурился, потер подбородок.
— Наверно, твоя Германия — плохая страна.
— О нет, нет! — бабушка Доротея наклонилась, взяла мальчика за плечи. — Не говори так, Вальтер! Родина твоих предков прекрасна, она до сих пор снится мне почти каждую ночь. Когда-нибудь ты тоже узнаешь ее. Тебе нужно обязательно побывать в старой Европе, внук. Там ты увидишь то, чего нет здесь, в Америке.
Уолти бросил взгляд на залитые утренним солнцем горы, на черепичные крыши Пэлл Мэлла, на
