Сквозь черное окно за всем внимательно следит Мать-Тьма, не менее любопытная, чем ее подруга — Смерть.
Фразы-шарики, налево-направо. Сперва без особой спешки, еще не игра — разогрев. Вброс! Кидает Шарль:
— Наш первый труп, помнишь?
Девушка лениво отбивает ракеткой:
— «Наш» — преувеличение. Ты его даже не видел, ни живым, ни мертвым.
Шарль поддается, пропуская подачу:
— Только кровь — ту, что протекла сквозь щели. Я еще тогда подумал, мол, ничего себе работенку сыскал. Месяц, как юридический закончил, денег на практику нет. Мамины родственники предложили устроить референтом у нового замминистра — временно, пока приличную службу не найду. В тот, первый раз, я даже испугаться не успел — волновался, что лестницу кровью закапаем.
Мать-Тьма еле заметно кивает, соглашаясь. Она тоже помнит.
Молодой человек делает вид, что медлит… Удар!
— Он может исчезнуть. Швед. Люди иногда исчезают. Поехал, допустим, в парк куда-нибудь за городом…
Ее ракетка начеку:
— Или заблудился в нашем Историческом музее. Нет! Шведы будут искать его целый век. Сейчас там у власти социалисты, мы для них ничем не лучше наци. Из Эрца сделают монстра, из нас — людоедов… Шарль! За что был арестован Густав Пахта?
Рука молодого человека не медлит. Лети, шарик!
— Дело студентов политехнического института. Задержан, отпущен через неделю, установлен негласный надзор.
Перерыв, невидимые ракетки — на подоконнике. Молодые люди думают, Мать-Тьма ждет. Наконец девушка возобновляет игру, вновь кидая шарик:
— В чем обвиняли парней из политехнического?
Шарль парирует легко:
— Рядовой процесс, ничего особенного. Тайные собрания, листовки, распространение клеветнических материалов…
— …И еще гомосексуализм.
Отбил, даже не глядя:
— Моя идея. Двое из них действительно были в свое время замечены и отловлены, в школе, в выпускном классе. Организовали «общество уранистов», даже членские билеты нарисовали. Дело замяли, но бумаги остались. Когда Эрц приказал готовить процесс, я подумал, что господ уранистов не слишком любят. Решил сотворить амальгаму. Это когда…
— Не поясняй. Я училась в школе.
Не поймал! Невидимый шарик катится по полу. Мухоловка шагает вслед за ним, останавливается возле трупа в белой рубашке:
— Вигорорс что-нибудь писал о студентах-политехниках? Пусть даже не он, а его знакомые социал-демократы. Шведы обожают копаться в чужих простынях.
Шарль держит ракетку наготове, но фразы-шарики летают по темной комнате, невидимые и неуловимые. Падают на пол, прямо в кровавую лужу, взлетают к потолку, врезаясь в тяжелую бронзовую люстру. И снова вниз, к крови поближе.
— Нужны два свидетеля — сосед по лестничной площадке и приятель Густава Пахты, лучше всего тоже из «левых». Густав Пахта рассказывал ему, что дядя, Арнольд Пахта, желает принудить парня к вступлению в половую связь со своим гостем, шведским социал-демократом Карлом Вигорорсом. Густав возражал, но дядя настаивал…
Молодой человек наконец-то смог поймать ракеткой верткий шарик-летун. Мать-Тьма одобрительно подмигнула.
— Швед и его друзья поддерживали «уранистов» из политехнического, помогали деньгами, обещали раскрутить компанию в мировой прессе. «Голубой интернационал» за работой. Отказаться актер не смог.
Ответный удар — прямо в лицо, в стеклышки очков.
— Обоих нарядить в кожаную сбрую — ту, что надевают извращенцы. И плетку сюда! А заодно журналы с мальчиками, с козочками, а лучше с ослами. Здесь, на квартире известного оппозиционного деятеля и столь же известного гомосексуалиста Пахты происходила оргия, в ходе которой ее участники поссорились. Швед-извращенец выхватил оружие, профессор — тоже… С оружием, Шарль, разбирайся сам. Крутись, как хочешь, но парни из отдела экспертизы должны все подтвердить.
Молодой человек отбивает умело, ловко:
— Сделаю… Второй свидетель, сосед по лестничной площадке, услыхал крик.
Удар! Сильный, без промаха.
— Лучше — соседка, убедительней. Приоткрыла дверь, увидела молодого человека — голого, в кожаной сбруе. Его как раз затаскивали назад в квартиру. Пока соображала, послышались выстрелы — их через дверь различить можно. Позвонила в полицию, ее звонок, само собой, должен быть зафиксирован.
Последние удары уже без души, почти наугад.
— В семь утра бери кого-нибудь из Министерства иностранных дел и тащи сюда шведского посла. Никакой слабины! Мы эту мерзость скрывать не собираемся расследование уже начали…
Шарик зависает в воздухе. Ничья!
— …И только из уважения к дружественной Швеции согласны на кое-что закрыть глаза. Да, такого скандала они не захотят. Гомосексуалист-убийца из правящей партии, член центрального правления и еще, кажется, личный друг премьер-министра. Пусть выбирают между автомобильной аварией и сердечным приступом.
Матч кончен, ракетки брошены на пол. Мать-Тьма осталась довольна — прекрасная игра!
* * *— Опять из-за этих скотов ночь пропала! Я не о полицейских, что взять с недоумков? Я о господах либералах. Профессора, артисты, богема, дьявол ее раздери… Гитлер со своей «ночью длинных ножей» прав, по-варварски, по-людоедски, но прав. Эрц слишком мягок. Я бы подготовил операцию за месяц. Никаких трупов в ящиках, комар носа не подточит: улики, признания, показания свидетелей. Все бы вычистил, до белых костей! А то ерунда выходит, на страну один-единственный концлагерь. Еще и прокуратура возмущается, права, видите ли, нарушаем.
— А ты, Шарль, не нарушай.
— Так что, фигурантов только за границей потрошить? Ты вон в Швейцарии наследила, неизвестно, чем еще кончится. Ладно, пора за дело… Кстати, давно спросить хотел. Ты ни в какой партии не состоишь?
— О чем ты, Шарль? Конечно, не состою. Я же, дьявол меня раздери, богема. А если что, у меня есть дюжина медицинских справок. Никаких лишних переживаний, только на службу и назад, месяц в году — профилактическое обследование.
— Аполитичный преподаватель, дрессировщица Муз и к тому же пострадавшая от режима… Разумно, однако времена меняются. В наши партии вступать не имеет смысла, но три дня назад Министерство юстиции зарегистрировало новую. Она у нас не первый год работает, только прежде считалась иностранной.
— НСДАП?
— Она. Национал-социалистическая рабочая партия Германии.
4— Дамы и господа!
