— Это правда? — перебил Уолтер.
Картинка исчезла. Глаза Теслы-дьявола блеснули белым огнем.
— To ne može biti, jer ona nikada ne može biti![75] Конечно, нет. Stvar! Выдумка! Фантастическое допущение! Маленький кусочек — просто кусочек. Kamen! Но есть критическая масса, способная вызвать гравитационный взрыв. Установка превращает его в луч, параболоид направляет луч к цели. Никого «бум» и «бах». Просто «шлеп» — и prokletstvo! Как это по-вашему? Ле-пьеш-ка!
— Лепешка, — повторил Уолтер. — Но это же выдумка, мистер Тесла?
Белые очи погасли. Лицо ушло в тень, теряя черты.
— Конечно, парень. Можешь не волноваться.
Акцент исчез, Уолтеру показалось, что он слышит собственный голос.
— Миру ничего не угрожает, рядовой Перри. Но если хочешь повеселиться, могу рассказать о чудаках-физиках, мечтающих взорвать атомную бомбу. Очень, очень смешно. Ухо-хо-чешься-ся!.. Фантастика, парень! Чтиво для подростков. Мне ты можешь верить…
Лицо Теслы потекло, одеваясь в белый металл. На Уолтера смотрел Злодей Титановая Маска.
— ПОТОМУ ЧТО Я ВСЕГДА ГОВОРЮ ПРАВДУ!
Взрыв… Нет, просто постучали в дверь.
* * *Взялся за медную ручку — шатнуло. Сумел устоять, провел ладонью по лицу, стирая холодный пот. Угораздило заснуть на закате! Самое вредное время, кошмар на кошмаре.
Тесла. Параболоид. Stvar. Атомная бомба. Чушь собачья.
— Привет, Теннесси!
В дверном проеме — Вальтер Второй, Инсбрук-Грац. Усики, тонкий пробор, волосы в бриолине, как у клерка с Уолл-стрит. Пиджак в полоску, узкий галстук удавкой.
Тросточка.
Подмигнул, исчез.
— Разрешите, господин Перри?
На порог ступила незнакомая женщина в скромном сером платье. Темный платок на голове, в тонких желтоватых пальцах — четки. Смуглое некрасивое лицо, бледные, почти белые губы. Над левой бровью — старый шрам. Сколько лет, и не догадаешься. Под сорок? За сорок?
— З-заходите, пожалуйста!
Ничего не понимая, он попятился, кивнул на ближайшее кресло.
— Садитесь! Чем могу…
Их взгляды встретились, и молодой человек ахнул.
Кирия!
Casta Diva, Пречистая богиня молча прошествовала к креслу. Села, кивнула на соседнее. Уолтер заспешил, устроился на самом краешке.
Негромко хлопнула дверь. Инсбрук-Грац на посту.
Певица не спешила. Пальцы привычно перебирали четки. Зернышко, еще зернышко, еще одно, еще…
— Мне было восемнадцать лет, — заговорила наконец она. — Я убила турецкого аскера. Ножом в спину — ударила один раз, потом еще дважды.
Помолчала. Ожгла взглядом.
— А сейчас мне хочется убить вас, симпатичный юноша с журнальной обложки.
Уолтер почему-то совершенно не удивился.
— Вы не первая, госпожа Кирия…
Бледные губы еле заметно улыбнулись.
— «Кирия» и есть «госпожа», мистер американец.
— Д-да, вспомнил. Тогда Кирия-Кирия. Я уже, знаете, Кирия-Кирия, привыкать начал. Это как землетрясение в Калифорнии. Падаешь на пол, голову руками закрываешь.
Резкий злой стук четок.
— Убить вас хотят за ваши проделки, Уолтер Перри. Каташкопош… Мелкий агентишка!.. Лучше бы нанялись канавы копать.
Подалась вперед, взглянула прямо в лицо.
— В греческом православном монастыре на маленьком острове в Эгейском море встретились две девушки, две сестры-послушницы. У каждой за спиной не было ничего, кроме смерти и пепла. Им казалось, что жизнь кончена. Они подружились, вместе пели в монастырском хоре.
Кирия помолчала немного, прикрыла веки:
Pomiluy mya, Bozhe, po velitsey milosti Tvoey, i po mnozhestvu schedrot Tvoih ochisti bezzakonie moe. Naipache omyj mya ot bezzakoniya moego, i ot greha moego ochisti mya[76].Уолтера ожгло холодом. Это был голос не Пречистой богини. Так могла петь девушка-тень на серебристой тропе под Небесами. Певица заметила, взглянула строго.
— Сейчас бы я осталась там навсегда и славила бы Творца до последнего своего вздоха. Но мы с Маргаритой были молоды, и нам почудилось, что можно прожить жизнь заново. С тех пор мы вместе, две сестры.
— Но я ничего плохого… — попытался вставить слово он, однако был остановлен резким жестом.
— Вы, господин Перри, — никто, глянцевый мальчик. Более того, мне почему-то кажется, что сейчас ваша жизнь не стоит и медной монетки с изображением Линкольна. Если бы Марг просто развлеклась с вами, куснула молодого мясца, я бы искренне порадовалась…
Выговорить «Убирайтесь!» Уолтер все же не смог.
— Это наше дело. Мое и Марг.
Темные глаза вспыхнули, четки зашевелились, словно кольца гремучей змеи.
— Правда? Тогда расскажите мне, ее сестре, о своих планах. У вас есть особняк? Капитал в швейцарском банке? Знакомства на Бродвее и в Карнеги-холле? Или вы просто бросите немолодую искалеченную женщину, подарив ей прощальный поцелуй в лоб?
Встали одновременно. Молодой человек вскочил, певица поднялась медленно, опираясь рукой о спинку кресла.
— Мне не интересно, что вы сейчас ответите, Уолтер Перри, — холодно и спокойно проговорила она. — Осколок снаряда отрубил моей сестре ладонь. Вы нацелились в ее сердце. Только не вздумайте делать ей предложение, в вашем нынешнем состоянии это пошло и глупо. Предложение делаю я.
Шагнула ближе, окинула взглядом с ног до головы.
— Да, вы симпатичный. У Марг хороший вкус. Я надену на вас приличный костюм, научу некоторому обхождению и возьму к себе в свиту. Слово не нравится? Пусть будет «команда», разницы нет. Станете ездить с нами и выполнять все, что скажут. Только не спрашивайте, придется ли вам прыгать через обруч, молодой человек. Прикажу — прыгните. А все прочее — и в самом деле ваше с Марг дело.
Уолтер Перри, любитель в среднем весе, вспомнил, как во время одного из боев он пропустил удар. Атаковал — свинг правой в лицо, увлекся, подставился… Соперник был готов: нырок, апперкот правой в челюсть и короткий левой — в солнечное сплетение.
Боль перетерпел. Попытался ответить.
— Я могу пожертвовать собой, Кирия-Кирия. Монетка с профилем Линкольна — невеликая ценность. Но я попаду в ад, если брошу двенадцатилетнего мальчика, который ждет меня в Нью-Йорке. В нашей
