— Квадриллион квадриллионов, — проговорила она, уже ни на что не надеясь.
— Больше, — равнодушно громыхнуло в пустоте. — Никто пока не добрался, все рано или поздно предпочитают шагнуть вниз.
— Не слушайте, — подбодрил порыв ветра. — Идите, пока есть силы. Идите же, стоять здесь нельзя!
Девушка приподнялась, устало повела плечами. Встала, сделала первый шаг. Небеса не услышат… Зато отзовутся другие! «Я тенью скольжу по прозрачной воде; мой голос так сладок в ночной тишине…»
Прибежит!
5— Давайте я заткнусь, — предложил Отто Ган. — О Граале могу говорить сутки подряд. Рекорд — 28 часов. Не выдерживает никто, поверьте опыту.
По предложению доктора, как он выразился, «ради разрядки нервов», был устроен «тихий час», причем немец рухнул на кровать прямо в ботинках. Уолтер обувь снял, но о сне и не думал. Оба глядели в потолок, на пыльную старую люстру.
— Сами начали, значит, терпите, — возразил Перри. — У меня еще один вопрос, Отто. Ковчежец для Грааля — для чего? Чтобы пыль не садилась или просто для красоты?
Ган попробовал пожать плечами в лежачем положении. Получилось со второй попытки.
— Есть толкование, что Чаша может защитить своих хранителей надежнее всякой брони, но сама очень уязвима, как и земная плоть Иисуса. Поэтому Граалю нужен собственный доспех… У меня из головы не выходит одна история. В роялистской газете, которую выпускали в Кобурге французские эмигранты, был напечатан рассказ о том, как некие санкюлоты-святотатцы ворвались в храм и принялись уничтожать реликвии. В ответ сила Господня отправила их в Преисподнюю, причем, если верить автору, не в переносном смысле, а в самом прямом. Случилось сие в декабре 1793 года, а вот где именно, не указывалось… Всё, затыкаюсь. Про что угодно, но не про Грааль.
Уолтер решил было спросить о Михеле Вениге, человеке-горе, но в последний миг передумал.
— Отто, что такое «альтесс»?
— «Высочество», «светлость», — доктор потянулся, зевнул. — По-итальянски — «альтецца»… Нет, лежать не буду. Пройдусь, может, заставлю себя зайти в музей и отдать эту штуку. «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его». Иаков, глава 1. Не обращайте на меня внимания, скоро псалмы петь начну.
Молодой человек послушался и продолжил изучение люстры. Доктор долго возился с галстуком, еще дольше стряхивал невидимые пылинки со шляпы. У дверей, уже взявшись за ручку, остановился.
— Чтобы не забыть, Вальтер… Поговорил я с коллегами об известной нам пещере. Легенд о Bocca del Lupo полно. Есть даже поэма XII века про Лунную тропу. Смысл в том, что праведники, не отягощенные грехами, возносятся над нею прямиком в Эмпиреи, все же прочие, паче грешники, вынуждены идти на своих двоих. А поскольку Небеса далеки, идти им предстоит до Страшного суда, как раз к началу поспеют. Надо Лени Рифеншталь рассказать, пусть еще один фильм снимет…
Хлопнул дверью, был таков.
Уолтеру и самому не хотелось пролеживать старый матрац. Покидать номер он не спешил, поэтому, встав и по армейской привычке заправив кровать, взялся за оставленную доктором газету. К его сожалению, она оказалась на французском. Молодой человек отыскал на последней странице спортивный раздел, надеясь увидать там слово «Baseball». Увы! Чуть не застонал от досады. Два дня назад «Нью-Йоркские янки» должны были играть с «Детройтскими Тиграми». Матч года! Ну, Европа, ну, дыра!
Без всякого интереса перевернул газету, взглянул на первую полосу. Взгляд зацепился за знакомое фото. Ямочки на щеках, почти как у Марг, слегка вздернутый нос, серьезный взгляд. «Stanislas Divich, ministre…».
Черная рамка?!
Французский язык не хотел поддаваться, но от названия «La tentative de coup d’etat!»[89] веяло чем-то нехорошим. Окончательную ясность внесли цифры под фотографией. «1888–1936». Сорок восемь лет… Юбилей министру внутренних дел Станисласу Дивичу уже не отпраздновать. Бывшему министру…
Уолтер прикинул, как все это отзовется на судьбе Анны Фогель. Начальника назначат нового, но машина на ходу, приказы отданы… Что тот министр, что этот!
Бросил газету на пол, устыдился, поднял, сложил аккуратно. Хотел положить на стол, но внезапно услыхал веселое «Тук-тук-тук!» Не стук в дверь, а именно это.
* * *— Тук-тук-тук! — повторил длинный нос, выглядывая из дверной щели. — C’est moi!
Дожидаться ответа не стал и просочился, обернувшись маленьким лысым человечком лет сорока. Рот до ушей, уши — лопухами, в глазах же такое, что хочется немедленно спрятать в шкаф столовое серебро и запереть на висячий замок.
— Entrez! — вздохнул Уолтер, поправляя пиджак. Гость, немедленно последовав приглашению, быстро осмотрелся, шагнул к столу.
— А что у нас тут? Интересно, интересно… А здесь?
Последние слова он произнес уже возле окна, разглядывая висевшие на веревке мокрые простыни. Говорил по-английски, не слишком правильно, но понятно.
— Грязное белье? Это символично! Позвольте отрекомендоваться: Жермен де Синес, журналист. Да-да-да! Я именно ре-пор-тер. У меня сорок восемь псевдонимов, знакомства во всех крупных изданиях и агентствах, сюда же я прибыл, потому что издалека почуял запах. Повеяло, знаете, ветерком, тра-та-та-та-та…
Не став уточнять, сунулся носом в газету, которую Перри по-прежнему держал в руках.
— Что изучаем? Это все ерунда, надо читать мои статьи, мистер Перри! Да-да-да! Я пишу чистую правду, одну только правду.
— Вы мне и нужны, — рассудил молодой человек, пытаясь представить, налезет ли на столь выдающийся нос маска из блестящего металла. Жермен де Синес, многообещающе ухмыльнувшись, подался вперед и легко ткнул американца пальцем в грудь.
— Хороший пиджачок! Просто замечательный. Но я возьму больше, чем стоит ваш костюм, мистер Перри. Да-да-да! Зато получите именно то, что хотите. Могу все! Прославить, опозорить, заставить забыть, довести до петли и даже до, извините за откровенность, кульминации чувственного возбуждения. Трам-там-там. Там!.. Вам что нужно?
— Угадайте, — предложил Уолтер, прикидывая, того ли человека прислал ему портье. Носом точно во все щели тычет.
— У-га-дать? — репортер вновь улыбнулся, но на этот раз зловеще. — Сейчас мы поглядим, сейчас мы вас изучим… Ну-ка, покажитесь, симпатичный американский юноша!
В глаза смотреть не стал, просто скользнул взглядом.
— Итак, что хочет
