Карандаш дернулся, выводя огромный вопросительный знак на весь лист. Дуче рискует, очень рискует. Fifty-fifty, пятьдесят на пятьдесят.
Князь отодвинул бумагу и устало закрыл глаза. Кажется, он успокоился. Призраки сгинули без следа, осталась лишь полутемная комната, желтый огонь лампы и легкая боль в висках. Он никому не помог и никого не спас. Не смог, не нашел нужных слов… С этим придется жить дальше.
Бедный солдатик…
Хоть притворись болящим, Бледным, совсем пропащим, Утром сыграешь в ящик Под роковое «пли!» Чумба-лилалей, чумба-лилалей, Чумба-лилалей, Ла! Ла! Ла! 5Подножка Лейхтвейсу не удалась.
Еще раз!
Левой – за рукав ниже локтя: цап! Правой – за одежду, под ключицей. Дернуть на себя, сместить вес партнера. Правой ногой – за чужую опору, носок в сторону, пятку внутрь. Разворот корпуса…
На этот раз Цапля поддалась, ничуть этого не скрывая. Во взгляде – коктейль из скуки и легкого снисхождения.
…Правую на всю ступню! Подбить под коленку! Рывок на скручивании! Круть-верть…
Есть!
Девушка упала на песок, но не слишком быстро, словно по собственной воле, отмахнув страховку ладонью. Вскочила, отряхнула песок с формы:
– Плёхо!
Тренировались на поляне, в тени высоких старых сосен. Оба в форме, при ремнях: он – в привычной горнострелковой, она – в пехотной, без знаков различия. Гимнастические костюмы на войне не носят.
– Слишком вяло ставишь ногу. Это подножка, а не подсечка!
Теперь уже по-немецки, тоном учительницы младших классов. Лейхтвейс и сам понимал, что в борьбе не силен. Бокс – дело иное, все-таки второй разряд в среднем весе. Дать бы этой задаваке в нос!
Задавака словно услыхала. Поглядела с прищуром, удивилась:
– У тебя грязь на верхней губе. Ты что, сегодня не умывался?
В нос! Ай!..
Кисть в болевом захвате. Запястье хр-р-рустит. Ай-й-й!
Цаплин палец легко коснулся отросшей щетины под его носом. Лейхтвейс едва сдержался, чтобы не вцепиться в чужую руку зубами.
– Целовать усатого мужчину – целовать платяную щетку.
Выждала пару секунд, вновь удивилась:
– Почему не уходишь? Подсказать? Смещаешь локоть с опоры, выворачиваешь вбок… Ты хочешь меня бросить или обнять?
Он предпочел промолчать, хотя болело прилично. Тренировка в план подготовки не входила, но Цапля предложила, а он сдуру согласился. На кого довелось нарваться, понял быстро, только отступать уже поздно.
– Очьень плёхо!
Боль исчезла. Неле отпустила его руку, сделала шаг назад:
– Мне рапорт напьисать?
– Контора пишет, – буркнул он, отворачиваясь от нахалки.
…И прыгнул на нее, сбивая с ног, опрокидывая на землю. Зафиксировал предплечье на горле, зажал двумя пальцами нос, подождал, пока прозвучит первый хрип.
– А целовать бритого – все равно что целовать… В общем, догадайся сама.
Откатился в сторону, вскочил. Неле была уже на ногах. Потерла горло – больше для вида. Вдохнула, выдохнула.
– Еще хуже. Считай, что я тебя убила два раза. Ты очень предсказуемый, Лейхтвейс. И не учи меня, я девушка опытная. Во всех смыслах.
И протянула руку.
* * *– Человек предполагает, начальство же располагает! – наставительно молвил по-русски Карл Иванович, вздымая указательный палец. – Несть предела велемудрию его!..
Оглядев стоявших перед ним, хмыкнул удивленно.
– Вы что, молодые люди, подрались? И кто кого побил?
По тому, как спросил, стало ясно – тренировка целиком идея куратора. Лейхтвейс скрипнул зубами, но смолчал. «Марсианина» вновь поставили на место. Есть небо, но есть еще земля. Не его земля. Чужая.
С тренировки их и вызвали, даже не дав умыться и переодеться. Только и успели отряхнуть песок.
– Так вот о начальстве, – как ни в чем не бывало, продолжал господин майор. – Ваше усердие наверху замечено. Правда, не знаю, к добру это или нет. Ваша «двойка» признана лучшей в Рейхе. Поздравлять, однако, не стану, и вы сейчас поймете почему.
Партнеры переглянулись. Неле, не сдержавшись, показала большой палец, но Николай Таубе, знакомый с куратором не первый год, радоваться не спешил. Тот явно чем-то расстроен. «Начальство» да еще по-русски – не к добру.
– Командировка, к сожалению, под угрозой срыва. Да-да, московская. Слишком хорошо летаете.
Махнул рукой, указал подбородком на стол.
– Садитесь.
* * *Теперь уже по-немецки, сухо и четко, без тени эмоций.
– Среди документов, подписанных рейхсминистром Риббентропом в Париже, имеется один, прямо к вам относящийся. Отныне использование Прибора особого назначения № 5 в военных целях на территории Франции, Рейха и сопредельных стран запрещено. Границы нарушать тоже нельзя, их пересечение возможно только при наличии специальной визы. Говорю сразу, протокол мы намерены соблюдать, фюрер стремится избежать любых возможных провокаций. России это пока не касается, зато касается вас лично. Французы любят красивые жесты, их министр предложил организовать встречу, так сказать, на высшем уровне. На самом высоком – в небе. Лучшие «двойки», французская и наша, так сказать, в знак примирения и как залог будущей дружбы. Руководству Абвера такое по понятным причинам не понравилось, но приказ пришел с самого верха, причем с упоминанием конкретных фамилий. Встреча займет всего лишь один день, но проблема в ином. Догадались?
– Смотря кого пришлют, – Лейхтвейс.
– Я даже знаю кого – Неле.
6Джузеппе Гамбаротта, расправив плечи до хруста, взгля- нул строго.
– Смею вас уверить, что ситуация в городе мною полностью контролируется. Все необходимые меры для расследования имевших место быть происшествий, равно как для обеспечения безопасности граждан, приняты. Ваше беспокойство, синьор Руффо, понятно, однако совершенно излишне.
Не «князь» и тем более не «дорогой». Впрочем, дух, царивший в служебном кабинете подесты, к фамильярности не располагал. Лупоглазый Дуче на стене, груда бумаг посреди стола, там же том Свода Законов, набитый закладками. Дикобраз уже трижды успел пожалеть, что зашел в муниципалитет. Не хотелось ждать до вечера, больно уж на душе скверно. И прямо ни о чем не
