Пока я сплю, Луна утонет!
Держи душу и разум открытыми настежь, и люди набросают туда столько всякой дряни!
Уильям А. Ортон 1В давние-давние времена было на белом свете то, что было, а если бы ничего не было, так не о чем было бы и рассказывать.
2О том, что сны хотят стать явью, мне рассказал отец.
– Когда начинаешь просыпаться, – сказал он, – они не спешат уходить и стараются пролезть, проскользнуть в мир бодрствующих так, чтоб никто не заметил. А самым сильным и стойким, – добавил он, – это почти удается. Иные держатся и по полдня… но не дольше.
Тогда я спросила, удавалось ли хоть одному вправду добиться успеха. Бывало ли, чтоб человек, всплывший из глубины подсознания и сделавшийся реальным во сне, действительно переносился из мира сновидений в наш мир.
А он ответил, что знавал такого – по крайней мере, одного.
При этом взгляд отца стал таким потерянным, что мне тут же вспомнилась мать. Он всегда становился таким, когда речь заходила о матери – что, впрочем, случалось нечасто.
– И кто же это был? – спросила я, надеясь, что он расщедрится на новые крохи воспоминаний о матери. – Я с ним, случайно, не знакома?
Но отец только покачал головой.
– Нет, нет, – ответил он. – Случилось это давно, тебя еще и на свете не было. – И тихо, как будто самому себе, добавил: – Но я часто думаю: что же такое ей снилось?
С тех пор прошло много времени, но я так и не узнала, нашел ли он ответ на этот вопрос. Если и нашел, то мне не сказал ни слова. Но в последнее время я сама частенько задаюсь этим вопросом. И думаю: может, им самим не свойственно видеть сны? Или наоборот: стоит им увидеть сон – и их увлекает назад, в мир сновидений?
И, если забыть об осторожности, тебя увлечет туда вместе с одним из них…
3– Ну и странные сны мне снятся, – сказала Софи Этуаль, больше так, невзначай, чем ради начала разговора.
Вдвоем с Джилли Копперкорн они наслаждались дружеским молчанием, сидя на каменном парапете набережной у Старого Рынка, что в Нижнем Кроуси. Здесь к набережной примыкает небольшой сквер, с трех сторон окруженный старыми трехэтажными домами из камня и кирпича, с мансардами под островерхими крышами, со слуховыми окнами, выступающими из стен, точно полуприкрытые глаза под тяжелыми, насупленными бровями. Вот уже больше века эти дома стоят здесь, прислонившись друг к другу, будто старые приятели, слишком уставшие для разговоров и посему просто радующиеся уюту старой доброй компании.
От сквера тянется в стороны паутина мощенных булыжником улочек, таких узких, что никакой машине не пройти, даже одной из этих зарубежных малюток. Улочки вьются, петляют, огибают дома, ныряют в подворотни, будто в каких-то трущобах, а вовсе не в оживленном районе близ самого центра города. Любой, кому хоть немного знакомы эти места, может, поплутав по булыжным мостовым, отыскать путь в укромный тихий дворик, а то и, углубившись подальше, набрести на безлюдный таинственный сад, спрятанный в каменном лабиринте.
Котов и кошек на Старом Рынке больше, чем в любой другой части Ньюфорда, и даже воздух здесь пахнет иначе. Хотя до главных транспортных артерий города всего пара кварталов, здесь почти не слыхать шума автомобилей, а чада выхлопов – и духу нет. Нет ни бензиновой вони, ни запахов мусора, ни затхлости, ни плесени. Над Старым Рынком неизменно витают ароматы свежевыпеченного хлеба, тушеной капусты, жареной рыбы, роз и тех знаменитых терпких, с резкой кислинкой, яблок, из которых выходят самые лучшие штрудели.
По обе стороны от Софи и Джилли к берегу реки Кикаха тянулись лестницы. Свет уличного фонаря, падавший сзади, мерцал в волосах девушек, окружал их головы неярким светлым ореолом. Темные волосы Джилли рассыпались по плечам спутанными вьющимися локонами; волосы Софи были светло-рыжими и свисали вниз аккуратными кудряшками.
В полутьме за пределами тусклого света фонаря их вполне можно было спутать друг с дружкой, но, стоило свету упасть на их лица, разница становилась видна мигом: если Джилли обладала резкими, хитроватыми чертами лица феи-пикси с иллюстраций Рэкема, то лицо Софи было намного мягче, словно с полотен Россетти или Берн-Джонса. Одеты обе были одинаково – в заляпанные краской рабочие халаты поверх свободных футболок и мешковатых хлопчатобумажных штанов, но Софи и в этом наряде как-то ухитрялась выглядеть опрятно, а вот Джилли, похоже, никак не могла совладать с легкой склонностью к неряшливости: у нее были заляпаны краской даже волосы.
– Что за сны? – спросила Джилли.
Время подходило к четырем утра. Узкие улочки Старого Рынка были пусты и безмолвны. Ну, разве что кошка порой пробежит, а кошки, если только захотят, могут быть тише шепота – безмолвными, незримыми, точно привидения. Девушки работали в студии Софи над картиной, совместным произведением, соединяющим отточенную, деликатную манеру Джилли с последними пристрастиями Софи – кричаще-яркими красками и небрежно, схематично выписанными фигурами. Ни одна из подруг не знала, выйдет ли из этих экспериментов что-нибудь стоящее, но им самим работа доставляла бездну удовольствия, а потому результат был вопросом вторичным.
– Такие… с продолжением, – ответила Софи. – Что-то вроде сериала. Ну, знаешь, когда постоянно снится одно и то же место, одни и те же люди, одни и те же события, только сюжет с каждой ночью развивается дальше.
Джилли взглянула на подругу с завистью.
– Всю жизнь хотела видеть такие! Вот Кристи видел. И, кажется, говорил, что это называется «осознанные сновидения».
– Знаешь, эти – какие угодно, только не осознанные, – возразила Софи. – По-моему, наоборот, откровенно непонятные.
– Нет же, нет. «Осознанные» – просто означает, что ты знаешь: это сон. И вроде как можешь управлять тем, что в нем происходит.
Софи рассмеялась.
– Хотелось бы…
4На мне длинная юбка-плиссе и одна из тех белых ситцевых «крестьянских» блуз с очень низким вырезом на груди. Уж не знаю, зачем такой. Ненавижу подобные блузы. Такое чувство, что стоит наклониться – и всё вывалится наружу. Определенно, мужская выдумка. Вот Венди время от времени любит так одеваться, а я… нет, не мое это.
Как и хождение босиком. Особенно здесь. Стою на тропинке, но земля под ногами сырая, топкая, так и лезет сквозь пальцы. В каком-то смысле даже приятно, вот только никак не отпускает ощущение, будто какая-нибудь тварь, неразличимая в грязи, вот-вот подберется и скользнет по ноге, и потому идти никуда неохота, но и на месте торчать тоже как-то не хочется.
Куда ни взгляни – повсюду вокруг болото. Ровные низкие топи, лишь кое-где темнеет ракита или ольха, увешанная клочковатыми бородами мха. Очень похоже на испанский мох с фото из заповедника Эверглейдс, однако здесь точно не Флорида.
