Работая над ее замыслом, я сконструировал тонкие складки на хромированной коже и хитроумные сочленения металлического скелета. Своими руками собирал каждый шарнир и каждый механизм, припаивал каждый провод, заваривал каждый шов, смазывал каждый привод. Сколько раз я разбирал ее на части и собирал вновь…
Однако видеть ее в работе… о, это было настоящим чудом! На моих глазах она сворачивалась и разворачивалась, будто причудливое оригами, пока передо мной не предстала сверкающая хромом лисица, прекрасная и беспощадная, как древнейшие из легенд.
Она прошлась по квартирке, испытывая изящество нового облика, привыкая к новым беззвучным движениям. Ее лапы блестели в свете луны, а хвост из тонких серебряных проволочек, изящных, как кружева, оставлял в полумраке комнаты едва заметный мерцающий след.
Затем Янь обернулась и подошла – нет, скользнула – ко мне; великолепная охотница, вернувшийся к жизни образ из древних времен. Сделав глубокий вдох, я почувствовал запах огня и дыма, машинного масла и полированной стали – аромат власти и силы.
– Благодарю тебя, – сказала она, припав ко мне.
Я обнял Янь в истинном облике. Паровая машина внутри согревала холодную сталь ее тела, и от этого оно стало теплым, точно живое.
– Чувствуешь? – спросила она.
Меня охватил трепет. Я знал, о чем идет речь. К нам – в новом обличье, сменив мех и плоть на огонь и сталь – вернулось древнее волшебство!
– Я разыщу таких же, как я, – сказала она, – и приведу к тебе. И вместе мы вернем им свободу.
Некогда я охотился на демонов… Теперь я – один из них.
Я отворил дверь, крепко стиснув в руке Ласточкин Хвост. Да, то был всего лишь старый тяжелый меч, покрытый ржавчиной, но он до сих пор не утратил способности поразить всякого, кто мог бы ждать нас в засаде.
За дверью не оказалось ни души.
Янь молнией выскочила наружу и грациозно, беззвучно помчалась в лабиринт гонконгских улиц – вольная, дикая хули-цзин, порождение новой эпохи.
…если человек всем сердцем любит хули-цзин, она против собственной воли слышит его, какие бы дали ни разделяли их…
– Доброй охоты! – прошептал я.
Издали донесся ее вой, в воздух взвилось облачко белого пара, и Янь исчезла из виду.
Мне тут же представилось, как она, не знающая устали машина, мчится вдоль рельс фуникулера вверх, выше и выше, к вершине Пика Виктории – в будущее, исполненное волшебства в той же мере, что и минувшее.
Кен Лю
* * *Произведения Кена Лю печатались в «Мэгэзин оф Фэнтези энд Сайенс Фикшн», в Журнале научной фантастики Айзека Азимова, в журналах «Аналог», «Стрэндж Хорайзонс», «Лайтспид» и «Кларксуорлд», не считая остальных, и были удостоены «Небьюлы», «Хьюго» и Всемирной премии фэнтези. Его дебютный роман, «Королевские милости», первая книга серии, увидел свет в апреле 2015 г., а в марте 2016-го был выпущен сборник его рассказов под названием «Бумажный зверинец и другие истории». Лю работал программистом и юристом (и нашел эти две профессии «на удивление похожими»), живет с семьей недалеко от Бостона, США.
Нет, это не еще одна сказка, основанная на «Красной Шапочке». Скорее, эта сказка – о том, что случилось после столкновения Красной Шапочки с волком… а еще о том, что случилось задолго до этого происшествия. Однако, пожалуй, здесь вполне уместна цитата из «Переработок “Красной Шапочки”» Сандры Беккет: «Ни одна народная или литературная сказка не пересказывалась с той же неустанностью на протяжении столетий, в новых интерпретациях и в новом контексте, как “Красная Шапочка”».
Во имя Луны всемилостивой
А что я могу? Только лежать в кровати тихо да ждать, пока там, за занавеской, не раздастся его храп, гнусавые предсмертные хрипы, от которых мне большую часть жизни никуда не деться, а после этого придется подождать еще, пока и мамка не засопит во сне. Она косится на меня с тех пор, как мы вернулись из лесу, мокрые и жалкие. Отчим-то рассказал, что стряслось, так, как почел за лучшее, а я держала рот на замке, не зная, что делать со словами, даже если вдруг подвернутся нужные. Не мне рассказывать об этом, вот как он сказал. Не мое это дело – выкладывать родной мамке такие жуткие новости, тем более, что я и понимаю-то их не так, как надо.
Плечи до сих пор болят там, где в них впились его пальцы, пока он тряс меня – вразумления ради. С первыми лучами солнца появятся синяки.
Жду, жду, а тем часом перетягивающая ребра алая нить толстеет, вьется, становится веревкой, а потом и канатом, а потом и тросом из тех, которыми старый Яг тянет через реку свой плот. Вот так же и нить – тянет, дергает, тащит, и наконец я, не в силах больше вынести этого, сбрасываю одеяла. Тихонько, с опаской – как бы не скрипнули ябеды-половицы – пробираюсь к двери и хватаю с вешалки шапочку. Какая мягкая, нежная ткань… Должно быть, бабушка отдала за эту материю не одну курицу, и еще немало – чтоб выкрасить ее в такой цвет, алый, как роза в дворцовом саду, а уж как искусна она в шитье…
«Тринадцатая луна тринадцатого года твоей жизни, девочка моя. Такую жизненную веху надо отметить как следует!»
В глазах щиплет. Злая, опечаленная и напуганная разом, я тру их, приказываю себе не ныть, накидываю плащ, нахлобучиваю шапочку и выскальзываю за дверь, в ночь.
Полнолуние. Пузатая луна освещает путь, но мне она ни к чему: не нужно мне ничего, кроме собственных босых ног, знающих извилистую лесную тропинку лучше любой мощеной дороги или тележной колеи. Только собственные пятки да нить, тянущая вперед вернее любого компаса. Бегу, пока дыхание не застревает в горле холодным комом, ныряю под низко нависшие ветви, прыгаю через корни, горбами торчащие из земли, бегу, пока нога не спотыкается обо что-то невидимое – камень, а может, сук. Падаю ничком, упираюсь ладонями в землю. На них остаются кровавые ссадины, но лучше уж так, чем новый удар головой. Тяжело дыша, переворачиваюсь на спину и вижу, что лежу посреди той самой прогалины, где днем встретила волка.
Или – где волк встретил меня.
Осторожно, шаг за шагом, он вышел из-за деревьев, глядя прямо на меня пронзительными янтарными глазами. Я замерла на месте, не дыша – но не от страха, больше от удивления. Волк двинулся вокруг меня, медленно приближаясь и шумно принюхиваясь. Может, учуял мою корзинку с завернутой в тряпицу вяленой свининой между кувшинчиком яблочного сидра и ковригой свежего хлеба? И, если
