– Да, – поддерживает ее Шайло. – Зачем бы это?
– Думаю, этот волк был волком очень обаятельным, – отвечает Никс, ероша волосы Майи.
«Носильщики летают в одиночку. Отправлять в полет более одного живого, теплого тела, да еще со всем, что ему нужно для поддержания жизни? Зачем так транжирить бюджет? Когда всего-то и требуется – иметь кого-нибудь под рукой на случай катастрофического отказа всей системы? Вот потому-то носильщики и летают в одиночку».
– А вот я ни за что не стала бы заводить разговор с волком. Если бы они, конечно, еще существовали, – заявляет Майя.
– Рада слышать. Теперь я на этот счет спокойна, – отвечает Никс, глядя на пряди волос Майи, оставшиеся в пальцах.
– Если бы волки еще существовали, – повторяет дочь.
– Конечно, – соглашается Никс. – Это само собой.
Губы ее шевелятся. Опустив взгляд к страницам старой-старой книги, она читает:
– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал волк.
– Спасибо тебе на добром слове, волк.
– Куда это ты так рано выбралась, Красная Шапочка?
– К бабушке.
Веки Никс Северн вздрагивают, губы шевелятся. Капсула «милого дома» тихонько шипит, гудит, манипулируя гиппокампальными и кортикальными тета-ритмами, вороша долговременную и кратковременную память, превращая мечты в ощущения, куда более реальные, чем сны или дежавю. Ни одно судно не покидает доков без хотя бы одного «милого дома» на борту, дабы сохранить психическую стабильность носильщика в рейсе.
– А теперь детям пора спать, – говорит Никс Майе, но девочка мотает головой:
– Хочу послушать еще раз.
– Вот козявка! Да ты уже знаешь ее наизусть! И сама можешь рассказать, от первого до последнего слова.
– Она хочет послушать, как ты читаешь, – сказала Шайло. – Кстати, и я бы тоже не возражала.
Никс притворно хмурится.
– Двое на одного? Так нечестно!
И все же она бережно листает страницы, возвращаясь к началу сказки, и начинает снова.
«Милый дом» связывает средний мозг с полушариями большого, направляет нейромедиаторы к рецепторам, управляет электрохимической активностью, регулирует уровень кортизола…
– Жила-была маленькая девочка, скромная и добрая, послушная и работящая…
Шайло целует ее в лоб.
– Любовь моя, черт меня побери, если я понимаю, как ты с этим справляешься. Совершенно одна, полагаясь только на эти иллюзии…
– Они помогают оставаться в своем уме. Тут уж – либо освой этот трюк, либо быстро сгоришь.
«Лучший друг носильщика! Лучше самой реальности! Попробуй “милый дом” – может, и домой не захочешь!»
Да. Торговые кооперативы очень на это рассчитывают.
– Чем нянчиться с этими поездами, может, лучше найдешь другую работу? – прошептала Шайло. – Профессия есть, навыки есть. Устроишься на верфи. Сборка или обкатка… Чем плохо?
– Не хочу снова заводить этот разговор.
– Никси, но с твоим-то опытом… Ты глазом моргнуть не успеешь, как станешь бригадиром.
– И буду получать хорошо, если четверть того, что сейчас. И при этом вкалывать день и ночь.
– Но мы бы были с тобой каждый день, вот я к чему. А еще… ты не представляешь, как мне за тебя страшно. Летишь в пустоте, и никого вокруг, кроме этих иллюзий да бездушной электроники… А если что не так?
«Поторопись, отправляйся в путь пораньше, пока не сделалось жарко, иди чинно, смирно, да смотри – не беги, не то еще, пожалуй, упадешь».
– Все эти несчастные случаи…
– Шайло, новости сильно преувеличены. Половины того, о чем ты слышала, вообще никогда не происходило. И ты это прекрасно знаешь. В который раз я тебе об этом твержу?
– А вдруг уйдешь в эти иллюзии и больше не вернешься?
– Вероятность психоза или остановки сердца астрономически мала.
Шайло перекатывается на бок, отворачивается от Никс. Та вздыхает и закрывает глаза. Завтра в шесть – подготовка к старту, назначенному на следующую неделю. Вовсе ни к чему целый день спать на ходу из-за споров с Шайло.
«…да смотри – не беги, не то еще, пожалуй, упадешь».
Вопль этой треклятой тревожной сирены – сущее убийство. Инъекция адреналина выдергивает Никс обратно на борт «Дрозда», в настоящее, так резко и бесцеремонно, что она ахает и взвизгивает не хуже сирен тревоги. Но ее глаза приучены даже к такой резкой смене обстановки, и Никс начинает изучать результаты диагностики и данные о повреждениях, еще не успев полностью прийти в себя.
Да, на этот раз скверно. И надо бы хуже, да некуда.
Ома молчит.
«Здравствуй, Красная Шапочка…»
3Конечно, это неправда, будто в мире совсем не осталось волков. Строго говоря, они существуют. Просто, насколько известно зоологам, на воле волки вымерли. То есть, были объявлены вымершими по всему земному шару сорок с лишним лет назад – все тридцать девять (или около того) подвидов. Однако Майя жутко боится волков. Настоящая фобия, невзирая на факт, что «Красная Шапочка» – ее любимая сказка на ночь. Хотя, может, из-за боязни волков и любимая… Когда она вбила себе в голову, будто у нее под кроватью живет волк, и отказывалась спать в темноте, мы с Шайло заверили ее, что волков больше не существует. Подозреваю, она прекрасно знает, что мы врем. Похоже, просто подстраивается, подыгрывает нашему вранью. Она ведь умна, любознательна и имеет доступ к каждому биту информации, хранящейся в Сети, включая сюда, думаю, и все, что когда-либо было написано о волках.
Я видела волков. Самых настоящих, живых.
Осталась еще горстка – в неволе. И мне довелось видеть пару, в молодости, лет в двадцать с небольшим. Мать еще была жива, и мы с ней ездили в чикагский биопарк. Провели там, в дендрарии, почти целый день, гуляли по тщательно ухоженным, обсаженным деревьями тропкам. Тут и там набредали на одного-двух зверей, видели даже пару небольших стад – несколько видов антилоп, оленей и так далее, – запертых в невидимые загоны при помощи имплантированных в позвоночник шок-чипов. А к концу дня в одном из тупичков, расположенных в той части биопарка, где были воссозданы осинники и краснолесья, когда-то тянувшиеся к западу вдоль реки Йеллоустон (помню благодаря установленному на пути плакату), столкнулись и с волками. Там был филин, орел, кролики, чучело бизона, а в самом конце тупичка – пара волков. Не чистокровных, конечно – гибридных. Разбавленных, так сказать, генами немецкой овчарки, или лайки, или еще какими.
Там, под образчиками осины, сосны и ели, стояла скамейка, и мы с матерью ненадолго присели поглядеть на волков. Я знала: работники парка заботятся об этих драгоценных экземплярах со всем возможным старанием, и все же волки были как-то тощеваты. «Худосочны», как выразилась мать. Мне это слово показалось странным. Никогда прежде его не слышала. Возможно, оно было популярным, когда мать была молода.
– По-моему, совсем как обычные собаки, – сказала она.
Но на самом деле это было не так. Несмотря на то, что эти животные никогда в жизни не покидали клеток того или иного сорта, в
