Поцеловал он на прощание и Мавру.
– Спасибо тебе за доброту и за эти рассказы. У тебя настоящий дар довольствоваться тем, что имеешь.
Сказанные вслух, его слова навеки лишили Мавру этого дара.
И вот мы – на пороге последнего действия. Зажмурь покрепче глазки, мальчик мой. Огонь в печи умирает, а за окнами ветер. А пока я качаю тебя, в глуби морской дремлют чудовища.
С тех пор сердце Мавры будто превратилось в кусок льда. Настало лето, и она даже не дрогнула, прощаясь с домом у берега моря. Хозяин продал его, а после отправился прямо в бар – обмыть такую удачу.
– Дороже, чем он стоит, – объявил он всем, опорожнив пару рюмок. А опорожнив еще пару, добавил: – Втрое.
Новые владельцы въехали ночью. Держались они особняком, чем еще пуще разожгли и без того немалое любопытство местных.
– Семья из одних мужчин, – сообщил Мавре пекарь.
Он видел их в доках. Они задавали кучу вопросов, но на расспросы не отвечали. Искали моряков из команды судна под названием «Фокон Дье»[40]. Никто не знал, зачем они приехали и надолго ли: они стерегли дом у берега моря, будто крепость. Или тюрьму. Мимо не пройти было без того, чтобы один из них не преградил путь.
А из столицы прибыли новые слухи: младший брат королевы отправлен в изгнание, и королева, очень любившая его, захворала от тоски. Теперь она в заточении до тех пор, пока не окрепнет духом и телом. Мавра случайно услышала это на одной из кухонь, за мытьем посуды. Говорили и о чем-то еще, но остальное заглушил наполнивший уши рокот волн. Сердце ее затрепетало, руки задрожали.
В ту ночь она никак не могла уснуть. Наконец она встала, так же, как некогда мать, вышла из дому в одной ночной рубашке и проделала долгий путь к морю, далеко обогнув стороной дом у берега. По воде протянулась дорожка лунного света. Мавре представилось, как она, подобно матери, идет по ней вдаль. Но вместо этого она поднялась на тот самый утес, где впервые увидела Сьюэлла. Сьюэлл стоял на том же месте, точно так же закутанный в плащ. Мавра окликнула его, но у нее так захватило дух, что вместо имени с губ сорвалось лишь невнятное восклицание. Человек в плаще обернулся. Да, он был очень похож на Сьюэлла, однако обе руки оказались при нем, как и все годы, прожитые Маврой на свете – при ней.
– Прости, – сказала она. – Я обозналась.
– Уж не Мавра ли ты? – спросил он голосом Сьюэлла, двинувшись ей навстречу. – Я собирался навестить тебя и поблагодарить за доброту к моему брату.
Сбросив плащ, он подал его Мавре, будто принцессе: ночь была не холодна, но Мавра ведь вышла из дому только в тонкой ночной рубашке. Как давно о ней так не заботились! Последним был он, Сьюэлл. Только в одном Сьюэлл ошибся: она никогда не променяет неразумную любовь на другую – пусть даже к тому, кто обходится с ней с той же печальной нежностью.
– Он здесь? – спросила Мавра.
– Он изгнан из страны, – был ответ, – и карой за помощь ему назначена смерть. Но нас предупредили загодя.
Преследуемый по пятам людьми архиепископа, Сьюэлл бежал к берегу моря, к иноземному кораблю – братья устроили для него место на борту за считаные часы до того, как любая помощь ему сделалась преступлением. Этот корабль должен был отвезти его за море, в страну, где все они жили в детстве. Благополучно добравшись туда, он должен был прислать весточку с голубем, но голубь так и не прилетел.
– Моя сестра, королева, вся извелась от неизвестности. Да и мы вместе с ней.
И вот, только вчера, ценою бутылки виски, одному из средних братьев удалось разговорить какого-то моряка в доках. Сам моряк слышал эту историю в другом порту, и то не из первых рук, так что узнать наверняка, насколько она правдива, было невозможно.
Дело было на борту корабля, названия которого моряк не запомнил, заштилевавшего среди моря, которого моряк не смог назвать. На борту кончились съестные припасы. Команда обезумела. А на корабле плыл пассажир со странным уродством – с крылом вместо руки. Команда решила, что он-то и есть причина их несчастий. Его подняли с кровати, выволокли на палубу и принялись биться об заклад, долго ли он продержится на плаву.
– Лети, – сказали они, бросив его за борт. – Лети, пташка.
И он полетел.
В падении его рука превратилась во второе крыло. На миг он сделался ангелом, мгновением позже обратился в лебедя, трижды облетел вокруг корабля и скрылся за горизонтом.
– Мой брат видел лицо толпы и прежде, и после этого стыдился быть человеком. Думаю, если он снова стал лебедем, он этому только рад.
Прикрыв глаза, Мавра представила себе Сьюэлла в ангельском обличье и Сьюэлла-лебедя, улетающего прочь, превращающегося в крохотную точку на фоне далекого неба…
– За что он был изгнан? – спросила она.
– За противоестественную близость с королевой. Кстати заметить, так и не доказанную. Наш король – добрый малый, но пляшет под дудку архиепископа. Этот святоша всегда ненавидел нашу несчастную сестру и с радостью поверил бы любым, самым гнусным сплетням. Бедная сестренка. Королева тех, кто обрек ее на костер и грел руки у огня. Жена человека, допустившего такое зло…
– Сьюэлл сказал, вам не слишком-то жаль ее, – заметила Мавра.
– Он ошибался.
Так и не назвав своего имени, пришелец проводил закутанную в плащ Мавру до наемных комнат и сказал, что еще увидится с ней. Но лето кончилось, пришла зима, а от него не было никаких вестей. Чем ненастнее становилась погода, тем горше делалось на сердце Мавры. Горек был каждый съеденный кусок, и даже каждый вдох был пронизан горечью.
А отец всё не мог понять, отчего они так и живут в чужих комнатах.
– Уж сегодня-то вернемся домой? – спрашивал он каждое утро, частенько и не по одному разу.
Так сентябрь сменился октябрем, ноябрь превратился в декабрь, январь перетек в февраль.
И вот однажды, поздней ночью, брат Сьюэлла постучался к Мавре в окно. Окно обледенело так, что отворить его стоило немалых трудов.
– Я пришел попрощаться и попросить вас с отцом вернуться домой завтра же утром, как только проснетесь. Но – никому ни слова! Мы благодарны вам за приют, но этот дом ваш и всегда был вашим.
Прежде, чем Мавра успела хоть что-то сказать – «спасибо», «прощай» или «прошу тебя, не уходи», – он исчез.
Поутру они с отцом сделали, как было велено. Берег был окутан туманом; чем ближе к морю, тем гуще становилась мутная белая пелена. Подойдя к дому, они увидели в тумане тени – расплывчатые фигуры людей, десятерых мужчин, обступивших фигурку потоньше
