– Сиенна, – вмешалась Сински. – Сейчас уже поздно. Пора отправляться. Но прежде я хотела бы кое-что прояснить. Сегодня вы много раз повторяли, что Бертран не был плохим человеком… что он любил людей и так глубоко и искренне хотел спасти наш вид, что решился на столь радикальные действия.
Сиенна кивнула.
– Цель оправдывает средства, – сказала она, цитируя флорентийского политического деятеля и мыслителя Никколо Макьявелли.
– Тогда скажите, вы действительно считаете, что цель оправдывает средства? И спасение мира настолько благородная цель, что она дала Бертрану право выпустить на волю этот вирус?
В комнате воцарилась напряженная тишина. Сиенна подалась вперед, в ее глазах горела решимость.
– Доктор Сински, как я уже говорила, я считаю действия Бертрана безрассудными и крайне опасными. Будь у меня возможность остановить его, я бы это сделала не задумываясь. Прошу вас мне поверить.
Элизабет Сински перегнулась через стол и мягко взяла ее руки в свои.
– Я верю вам, Сиенна. Верю каждому вашему слову.
Глава 103Холодный влажный воздух в аэропорту имени Ататюрка был пронизан туманом, который стелился по бетонному покрытию возле частного ангара.
Подъехавших на лимузине Лэнгдона, Сиенну и Сински встретил сотрудник ВОЗ, который помог им выйти из машины.
– Все готово к вылету, ждем вашей команды, мадам, – сообщил он, сопровождая их в скромное помещение терминала.
– А как насчет мистера Лэнгдона? – поинтересовалась Сински.
– Частный самолет до Флоренции. Его временные документы уже на борту.
Сински кивнула.
– А другой вопрос, который мы обсуждали?
– Все уже делается. Посылка будет отправлена в ближайшее время.
Сински поблагодарила сотрудника, который сразу направился по бетонной площадке к самолету, и повернулась к Лэнгдону.
– Вы уверены, что не хотите к нам присоединиться? – Устало улыбнувшись, она откинула назад длинные серебристые волосы и заправила их за уши.
– На данном этапе, – шутливо ответил он, – простой специалист по истории искусств вам вряд будет чем-то полезен.
– Мы обязаны вам очень многим, – возразила Сински. – БÓльшим, чем вам кажется. В том числе… – Она показала на Сиенну, которая, отстав от них, остановилась у большого окна и смотрела на ожидавший их «С-130», о чем-то глубоко задумавшись.
– Спасибо, что поверили ей, – тихо произнес Лэнгдон. – Мне кажется, в ее жизни это случалось нечасто.
– Я думаю, что у нас с Сиенной Брукс будет много чему поучиться друг у друга. – Сински протянула руку. – Счастливого пути, профессор.
– И вам, – отозвался Лэнгдон, пожимая ее руку. – Удачи в Женеве.
– Она нам точно понадобится, – сказала она. – Я дам вам немного времени попрощаться. Когда закончите, пусть она поднимается на борт.
По пути к самолету Элизабет сунула руку в карман и, вытащив две половинки сломанного амулета, крепко зажала их в кулаке.
– И не выбрасывайте этот посох Асклепия! – крикнул Лэнгдон ей вслед. – Его наверняка можно починить, так что эта беда поправимая.
– Спасибо, – махнула рукой Сински. – Надеюсь, что не только эта.
Сиенна Брукс стояла у окна и смотрела на огни взлетно-посадочной полосы – из-за лежавшего на земле тумана и собиравшихся на небе туч они казались какими-то призрачными. На диспетчерской вышке вдалеке развевался турецкий флаг: красный стяг с полумесяцем и звездой – наследием Османской империи – реял в современном мире по-прежнему гордо.
– О чем вы задумались? – послышался сзади низкий голос.
– Надвигается гроза, – ответила Сиенна, не оборачиваясь.
– Я вижу, – тихо произнес Лэнгдон.
После долгой паузы Сиенна повернулась к нему.
– И мне жаль, что вы не летите с нами в Женеву.
– Мне приятно это слышать, но вы будете заняты обсуждением будущего. И старомодный профессор университета будет только отвлекать вас от важных дел.
Она удивленно посмотрела на него.
– Вы считаете себя слишком старым для меня, верно?
Лэнгдон рассмеялся.
– Сиенна, я определенно слишком стар для вас!
Она смущенно переступила с ноги на ногу.
– Ладно… но вы по крайней мере знаете, где меня найти. – Она по-девчоночьи пожала плечами. – В смысле… если, конечно, захотите повидаться.
Он улыбнулся.
– Конечно, захочу.
Настроение у нее чуть улучшилось, но они снова замолчали, не зная, что сказать на прощание.
Глядя на Лэнгдона, Сиенна вдруг почувствовала, что ее захлестывает всепоглощающая волна эмоций. Не удержавшись, она приподнялась на цыпочках и поцеловала профессора в губы. А когда отстранилась, в глазах ее стояли слезы.
– Я буду очень скучать, – прошептала она.
Лэнгдон нежно улыбнулся и обнял ее.
– Я тоже.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу, не в силах разомкнуть объятия. Наконец Лэнгдон произнес:
– Есть старинное выражение… которое нередко приписывают самому Данте. «Запомни сегодня… ибо с него начинается вечность».
– Спасибо, Роберт, – сказала она, уже не сдерживая слез. – Я наконец-то чувствую, что у меня есть цель.
Лэнгдон прижал ее к себе еще крепче.
– Вы всегда говорили, что хотите спасти мир, Сиенна. Возможно, это ваш шанс.
Сиенна тихо улыбнулась и отвернулась. Она шла к готовившемуся взлететь «С-130» и думала обо всем, что уже случилось… что еще может случиться… и о возможном будущем.
Запомни сегодня, повторяла она себе, ибо с него начинается вечность.
Поднимаясь на борт самолета, Сиенна молилась, чтобы Данте оказался прав.
Глава 104Бледное солнце над Соборной площадью уже клонилось к закату, освещая белую мраморную облицовку колокольни Джотто и отбрасывая длинные тени на великолепный флорентийский собор Санта-Мария-дель-Фьоре.
Когда Роберт Лэнгдон проскользнул в собор и нашел свободное место, траурная служба по Игнацио Бузони уже началась. Лэнгдона порадовало, что церемония проходит именно здесь, в бессмертной базилике, за которой Бузони присматривал на протяжении многих лет.
Несмотря на красочность внешнего облика, интерьер флорентийского собора был суров и аскетичен. Но сегодня в нем царила атмосфера какой-то особой торжественности. Высокопоставленные чиновники, друзья и коллеги съехались со всей Италии отдать дань памяти жизнерадостному толстяку, которого все любовно называли Дуомино.
По сообщениям СМИ, Бузони скончался, совершая позднюю прогулку по Соборной площади, что он любил делать больше всего на свете.
Атмосфера на церемонии была на удивление жизнеутверждающей, с рассказами родных и друзей о забавных эпизодах из его жизни. Один из коллег рассказал, что, по словам самого Бузони, с его любовью к искусству эпохи Возрождения могла сравниться только любовь к спагетти по-болонски и карамельному пудингу.
После службы, когда собравшиеся разбились на группы и начали с нежностью вспоминать случаи из жизни Игнацио, Лэнгдон прошелся по собору, любуясь шедеврами Дуомо, которые Бузони так любил. «Страшный суд» Вазари под куполом, витражи Донателло и Гиберти, часы Уччелло, мозаичный пол, на который часто просто не обращают внимания.
Лэнгдон остановился перед знакомым лицом. Данте Алигьери. На знаменитой фреске Микелино великий поэт стоит перед горой чистилища и держит в руке, будто скромное подношение, свой шедевр – «Божественную Комедию».
Лэнгдон невольно задумался о том, какой была бы реакция Данте, узнай он о влиянии своей эпической поэмы на мир через много столетий, в том будущем, вообразить которое было не под силу даже его гению.
Данте обрел вечную жизнь, подумал профессор, вспомнив высказывания о славе древнегреческих философов.
