Лэнгдон был впечатлен.
– Вы знаете латынь.
– Меня воспитали католичкой. В грехах я разбираюсь хорошо.
Лэнгдон улыбнулся и снова опустил взгляд на печать, пытаясь понять, зачем ее надо было прятать в биоконтейнер, словно она представляла опасность.
– Я сначала подумала, что это слоновая кость, – заметила Сиенна, – но на самом деле кость обычная. – Она поднесла цилиндр к солнечному свету и показала на испещрявшие его поверхность тонкие линии. – На слоновой кости ромбовидная диагональная штриховка с полупрозрачными жилками, а у обычной кости жилки расположены параллельно и имеют темные вкрапления.
Лэнгдон осторожно взял печать и внимательно осмотрел резные фигурки. На подлинных шумерских печатях имелась клинопись и фигурки были примитивными. На этой же резьба была намного искуснее и относилась, по мнению Лэнгдона, к Средневековью. Вдобавок при мысли, что вырезанное изображение явно перекликается с его галлюцинациями, ему стало не по себе.
Сиенна смотрела на него с тревогой.
– Что-то не так?
– Все тот же сюжет, – мрачно пояснил Лэнгдон и показал на резную фигурку на печати. – Видите этого трехглавого дьявола, пожирающего людей? Это обычный для Средневековья образ «черной смерти». Три прожорливых пасти символизируют свирепость, с какой чума расправлялась с населением.
Сиенна с опаской покосилась на знак биологической опасности.
Лэнгдону не нравилось, что вопрос о чуме и так поднимался слишком часто, поэтому раскрывать дальнейшую связь с этой темой ему очень не хотелось.
– Saligia олицетворяет коллективные грехи всего человечества… которые, согласно средневековым религиозным верованиям…
– …и явились причиной, по которой Бог покарал людей «черной смертью», – закончила его мысль Сиенна.
– Верно, – согласился Лэнгдон и вдруг осекся.
Он только сейчас обратил внимание на одну очень странную деталь цилиндра. Обычно такие печати имели продольное осевое отверстие, в которое можно было посмотреть, как в обычную трубку, но в данном случае оно было чем-то закрыто. Внутри кости что-то находилось. Торец печати блеснул, поймав луч света.
– Внутри что-то есть, – сказал Лэнгдон. – Похоже, стекло.
Он перевернул цилиндр вверх дном, чтобы посмотреть на другой конец, и внутри что-то перекатилось, будто там был спрятан шарик.
Лэнгдон замер, а Сиенна невольно вскрикнула.
Что, черт возьми, это было?!
– Вы слышали? – шепотом спросила Сиенна.
Лэнгдон кивнул и осторожно оглядел торец цилиндра.
– Тут какая-то заглушка… похоже, металлическая. – Может, пробка от пробирки?
Сиенна отшатнулась.
– А мы… случайно, ничего не разбили?
– Не думаю.
Лэнгдон осторожно перевернул цилиндр, чтобы снова посмотреть на торец, и внутри опять что-то перекатилось. Через мгновение со стеклом в торце случилось нечто невообразимое. Оно вдруг засветилось.
Глаза Сиенны расширились.
– Роберт, стойте! Не шевелитесь!
Глава 14Лэнгдон застыл на месте с цилиндром в поднятой руке. Вне всякого сомнения, из стекла в торце цилиндра лился свет… как будто его содержимое внезапно потревожили.
Однако вскоре внутреннее свечение погасло.
Стараясь унять волнение, Сиенна подошла ближе и, наклонив голову, пристально вгляделась в стеклышко в торце.
– Переверните цилиндр еще раз, – шепотом попросила она. – Только потихоньку.
Лэнгдон осторожно перевернул печать, и стало слышно, как внутри что-то опять прокатилось вниз.
– Давайте еще раз, только аккуратно, – сказала Сиенна.
Лэнгдон повторил процесс, и снова раздался тот же звук. На этот раз в стеклышке мелькнул свет, но тут же погас.
– Судя по всему, это культура бактерий в пробирке, – предположила Сиенна, – а шарик при встряхивании заставляет их реагировать.
Лэнгдон знал, что в распылители действительно кладут шарики: с их помощью при встряхивании краска в баллончиках лучше перемешивается.
– Наверное, там содержится какое-то фосфоресцирующее химическое вещество, – сказала Сиенна, – а может, биолюминесцентные бактерии, которые при раздражении начинают светиться.
У Лэнгдона была иная версия. Ему доводилось пользоваться химическими фонарями и даже наблюдать свечение биолюминесцентного планктона, когда тревожили его среду обитания, но он не сомневался, что в данном случае свечение объяснялось другой причиной. Он еще несколько раз осторожно перевернул цилиндр и направил себе на ладонь послушно появившийся слабый красноватый лучик.
Приятно сознавать, что люди с IQ за двести тоже не боги.
– Смотрите, – сказал Лэнгдон и с силой встряхнул цилиндр.
Предмет внутри загремел, перекатываясь вверх-вниз все быстрее и быстрее.
Сиенна отскочила назад.
– Вы с ума сошли?!
Продолжая трясти трубку, Лэнгдон подошел к выключателю и погасил свет, погрузив кухню в полумрак.
– Это не культура бактерий в пробирке, – пояснил он, продолжая трясти цилиндр. – Это указка Фарадея.
Подобное устройство Лэнгдон однажды получил в подарок от своего студента. Оно представляло собой лазерную указку для преподавателей, которых раздражала необходимость постоянно менять батарейки и которые были не прочь произвести несколько встряхиваний, чтобы превратить кинетическую энергию в электричество. Кинетическая энергия от такой тряски накапливалась аккумуляторной батареей, которая приводила в действие крошечный генератор. По-видимому, кто-то решил превратить старинную печать в такую указку и поместить современную электронную игрушку в древнюю оболочку.
Теперь кончик указки ярко светился, и Лэнгдон с улыбкой произнес:
– Представление начинается!
Он направил луч указки на голый участок кухонной стены. Стена осветилась, и Сиенна испуганно охнула. Но самого Лэнгдона увиденное поразило так, что он отпрянул от неожиданности.
На стене появилась не крошечная красная лазерная точка, а фотография высокого разрешения, как будто производил ее не маленький цилиндр, а старомодный диапроектор.
Боже милостивый! Узнав жуткую картину, отобразившуюся на стене, Лэнгдон почувствовал дрожь в руках. Неудивительно, что я видел образы смерти.
Прикрыв рот ладонью, Сиенна нерешительно шагнула вперед, завороженная представшим перед ее глазами зрелищем.
Костяная печать спроецировала на стену мрачную картину человеческих страданий: тысячи душ претерпевали ужасные пытки на разных уровнях ада. На цветном рисунке преисподняя была изображена в вертикальном разрезе в виде воронки, уходящей концентрическими уступами вглубь до самого центра Земли. Нисходящие уступы представляли собой соответствующие круги ада – чем ниже, тем страшнее, – в которых корчились в пытках грешники.
Лэнгдон сразу узнал картину. Этот шедевр – «La Mappa dell’Inferno» – был создан одним из колоссов итальянского Возрождения Сандро Боттичелли. Его выписанная с мельчайшими подробностями «Карта ада» стала одним из самых жутких изображений загробной жизни, когда-либо созданных человеком. И по сей день эта темная, мрачная и страшная картина никого не оставляет равнодушным. Если «Весну» или «Рождение Венеры» Боттичелли писал яркими и радостными красками, то в «Карте ада» преобладает унылая желто-коричневая палитра.
У Лэнгдона вдруг сильно разболелась голова, но впервые после пробуждения в незнакомой больнице хоть что-то начало находить объяснение. Судя по всему, его мрачные галлюцинации были навеяны этой знаменитой картиной.
Должно быть, я накануне разглядывал «Карту ада» Боттичелли, подумал он, хотя понятия не имел, зачем это могло ему понадобиться. Картина уже сама по себе внушала трепет, но еще большее беспокойство у него вызывала мысль о том, что именно вдохновило Боттичелли на создание сего шедевра. Лэнгдон прекрасно понимал, что художником двигала не его собственная фантазия, а воображение другого человека, жившего на двести лет раньше.
Один великий шедевр породил другой.
На написание «Карты ада» Боттичелли вдохновило литературное произведение четырнадцатого века, которое стало одним из самых прославленных литературных творений в истории человечества… жуткое видение ада, вызывающее трепет
