Имея печальный опыт строительства в Саранске, где мне не удалось построить рабочие отношения с директором завода и с управляющим строительным трестом, я тревожно ожидал знакомства с руководителями, с которыми мне придется тесно сотрудничать в течение нескольких лет. Конечно, хотелось бы работать с порядочными людьми, с которыми можно установить нормальные человеческие отношения, не насилуя при этом свой характер.
Однажды мне позвонили из дирекции КамАЗа и предупредили:
– Министр назначил директором Заинского завода Николая Васильевича Романюка, и сейчас он к вам приедет знакомиться.
Через час, когда после совещания в одном из отделов я вернулся к себе, в моем маленьком кабинете, вытянув ноги от стены до стены, сидел крупный, довольно молодой мужчина с приятным круглым лицом. Залысины, поднимающиеся с обоих боков, оставляли на голове нечто вроде казацкого оселедца. Небольшие карие глаза смотрели весело и доброжелательно. Это и был только что назначенный директор Заинского завода Романюк.
Мы поговорили, осторожно прощупывая друг друга, и минут через пятнадцать Романюк сказал:
– Я чувствую, мы с вами сойдемся.
Он хорошо разбирался в людях и оказался провидцем. Очень скоро мы перешли на «ты» и стали называть друг друга по имени. Николай был старше меня всего на два года и к своим тридцати девяти годам успел поработать директором Луцкого автомобильного завода, после чего был избран первым секретарем Луцкого горкома КПСС. Луцк был областным центром Волыни, вчерашней Польши, так что это был важный пост в партийной иерархии. Будучи реальным руководителем города, ему приходилось иметь контакты с местным КГБ, но в начале партийной деятельности он был сильно удивлен, когда на входе в гостиничный ресторан, где принимали зарубежных гостей, ему по-свойски подмигнул стоявший на входе шикарный швейцар, в котором он не сразу узнал знакомого капитана госбезопасности.
Николай был родом из села, но далеко ушел от своей крестьянской среды. Он был умным человеком, опытным инженером и прирожденным руководителем. Работать с ним было комфортно, потому что ему можно было полностью доверять. Он также был уверен в твердости моего слова, и трудные вопросы мы с ним решали, не привлекая министерство в качестве арбитра, что было достаточно редким случаем в капитальном строительстве.
Его семья, жена и две дочки, оставались в Луцке, пока в составе жилого поселка не построили маленькие коттеджи для заводского начальства. А до этого замечательного времени он жил в большой квартире, которую выделили заводу из существующего фонда и в которую я приезжал как к себе домой. Вечера мы проводили за телевизором и бутылкой водки, и однажды я, не большой любитель такого досуга, его спросил:
– Николай, а зачем ты так много пьешь?
Он удивленно посмотрел на меня:
– Для здоровья. Для чего же еще?
Такого рода забота о своем здоровье стоила ему партийного поста, потому что это было использовано доброжелателями, а начальство не любило, когда вокруг функционеров начинали циркулировать компрометирующие слухи. Я узнал о причинах неожиданного зигзага его карьеры только через несколько лет нашего знакомства.
– Если бы не эта история, – сказал я, – ты был бы уже в руководстве украинским ЦК.
– Ну, что ты, – ответил он. – Они же там все родственники и друзья.
Однажды я прилетел в Заинск в начале года и участвовал в заседании так называемого партхозактива, на котором Романюк отчитывался о проделанной за предыдущий год работе. Свое выступление он, как водится, начал с указаний Леонида Ильича и наших успехов в строительстве развитого социализма. В зале сидело человек тридцать работников дирекции строящегося предприятия. Вечером, разливая водку по стаканам, я спросил:
– Слушай, а зачем тебе это каноническое вступление понадобилось? Ведь чужих не было.
Он удивленно посмотрел на меня, подняв брови:
– Миша, ты что, с Луны свалился? Там же по крайней мере два, а то и три осведомителя сидели. Ты что, хочешь, чтобы у меня неприятности по партийной линии были?
Мне стало стыдно за свою неизбывную наивность, и мы выпили за наших детей.
Значительно позже, когда после ввода в эксплуатацию первой очереди завода Романюк получил орден и вернулся к себе в Луцк, новое руководство завода решило укрепить со мной отношения принятым в нашей стране испытанным способом, то есть совместным посещением бани с неотделимой от нее пьянкой. Вечером после работы меня пригласили попариться в бане.
– А где баня-то? – спросил я. – Ведь комбинат еще достраивается.
– Поедем в подшефный колхоз. Председатель уже все подготовил.
Париться я не любил, но отказаться было неловко. Дело было зимой, мороз стоял изрядный, дорога хорошо расчищена и укатана, звезды и хорошо надраенный медный диск луны освещали улицу крепких бревенчатых домов, к одному из которых мы подкатили.
Председатель шефских денег не пожалел и постарался на славу, в хорошо натопленной низкой горнице стол ломился от еды, в центре на огромном блюде красовался бэлиш или, правильнее сказать, зур-бэлиш – татарский национальный пирог, похожий на большую кастрюлю из теста, заполненную начинкой из картошки, лука и мяса, и напоминающий русский курник. Нас встретила семья, на которую председатель наложил оброк – принять шефов и московского гостя: пожилая хозяйка с седым, молчаливым мужем и сын с молодой женой, очень красивой, что среди татарских женщин не редкость. За столом хозяева больше молчали, водку почти не пили, безмолвно меняли тарелки, разносили еду и разливали чай. Возлияния прерывались банными процедурами и продолжались до глубокой ночи. В памяти застряла безумная ночная поездка домой с пьяным шофером за рулем, к счастью, по совершенно пустой дороге, тяжелая головная боль на следующее утро и перехваченный косой взгляд хозяйского сына, в котором явственно читалась ненависть, смешанная с презрением к этим бесцеремонно нажирающимся за чужим столом незнакомым людям, вторгшимся в дом и нарушившим семейный уклад жизни.
Укрепившиеся таким малоприятным образом отношения, к счастью, были недолгими: двух неудачных директоров, одного за другим, снимали, и через короткое время директором назначили заместителя секретаря парткома КамАЗа Вадима Мишина. На КамАЗе, где была огромная партийная организация, ее руководство функционировало на правах райкома; таким образом, Мишин был важным функционером. Я прилетел знакомиться, мы проговорили почти всю ночь, и оказалось, что отношение крупного партийного деятеля к советской действительности ничем не отличается от взглядов московского интеллигента. Маска, которую носили на работе, к лицу не приросла.
Завод, как и КамАЗ, строился Министерством энергетики, которое было одним из лучших и наиболее мощных генподрядных министерств в СССР. Начальник строительства Пелих тоже был незаурядным руководителем, и меня восхищала его спокойная и несколько ироничная манера управления подчиненными ему людьми. Он казался очень выдержанным, закрытым человеком, но, видимо, на самом деле, как ни странно для начальника огромного производственного коллектива, имел сложную,
