Что-то скрипнуло. Распахнутая дверь… дверь в комнату мистера Рочестера! Оттуда вырывались клубы дыма. Я забыла про миссис Фэрфакс, я забыла про Грейс Пул и про хохот. В мгновение ока я вбежала в спальню. Вокруг кровати танцевали языки огня — полог пылал. Среди пламени и дыма, вытянувшись, лежал мистер Рочестер, погруженный в глубокий сон.
— Проснитесь! Проснитесь! — закричала я, тряся его за плечо, но он только что-то пробормотал и повернулся на другой бок. Видимо, дым его уже одурманил. Нельзя было терять ни секунды: уже начали тлеть простыни. Я кинулась к кувшину и тазу для умывания. К счастью, один был глубок, другой — широк, и оба полны воды. Я опрокинула их содержимое на постель и спящего, кинулась в свою комнату, принесла свой кувшин, вновь окрестила ложе сна и с Божьей помощью погасила огонь, его пожиравший.
Шипение утопленной стихии, звон разбившегося кувшина, который я бросила, едва он опустел, а главное, холодный душ, мною устроенный, наконец разбудили мистера Рочестера. Хотя вокруг воцарился мрак, я поняла, что он проснулся, так как услышала, как он изрыгает непонятные проклятия, обнаружив, что лежит в луже воды.
— Это что? Всемирный потоп? — воскликнул он.
— Нет, сэр, — ответила я. — Но начинался пожар. Встаньте, вы, наверное, совсем промокли. Я принесу свечу.
— Во имя всех эльфов подлунного мира, это Джейн Эйр? — рявкнул он. — Что вы надо мной сотворили, ведьма, колдунья? Кто еще тут, кроме вас? Вы замышляете утопить меня?
— Я сейчас принесу свечу, сэр, и, во имя всего святого, встаньте! Кто-то что-то замышляет. И вам следует поторопиться, чтобы поскорее узнать, кто и что!
— Ну вот, я встал, но горе вам, если вы принесете свечу немедленно. Погодите две минуты, пока я не надену что-нибудь сухое, если тут осталось хоть что-то сухое! А! Мой халат. Теперь бегите!
И я действительно побежала, вернувшись со свечой, которая все еще горела в коридоре. Он взял ее из моих рук, поднял повыше и обозрел почерневшую, опаленную кровать, мокрые насквозь простыни, лужу на ковре.
— В чем дело? И кто виной?
Я коротко рассказала ему о странном смехе, который услышала в галерее, о шагах, затихших на лестнице третьего этажа, о дыме — о запахе гари, который привел меня в его комнату. И о том, что я там увидела, и о том, как я утопила его во всей воде, какая оказалась под рукой.
Он выслушал меня с мрачной серьезностью, но на лице у него отражалось не столько удивление, сколько беспокойство. Когда я умолкла, он промолчал.
— Я позову миссис Фэрфакс? — спросила я.
— Миссис Фэрфакс? Нет! С какой стати ее звать? Чем она может помочь? Пусть себе спит спокойно.
— Ну так я схожу за Лией, разбужу Джона и его жену.
— Ни в коем случае. Посидите смирно, и все. Вы в шали? Но если вам холодно, завернитесь в мой плащ, он вон там. Укутайтесь в него и сядьте в кресло. Я вам помогу. Теперь поставьте ноги на скамеечку, подальше от сырости. Я на минуту вас покину и возьму с собой свечу. Оставайтесь тут, пока я не вернусь. Сидите тихо, как мышка. Мне надо подняться на третий этаж. Помните: не шевелитесь и никого не зовите.
Он ушел. Я следила, как удаляется пятно света. Он прошел по галерее совсем бесшумно, открыл дверь на лестницу почти без скрипа, закрыл за собой, и в галерее воцарился полный мрак. В непроницаемой тьме я прислушивалась, не раздастся ли какой-нибудь шум, но ничего не услышала. Прошло очень много времени, меня охватила слабость, и я мерзла, несмотря на плащ. Тут мне пришло в голову, что нет смысла и дальше сидеть здесь — ведь будить дом я не стану! И я уже была готова навлечь на себя гнев мистера Рочестера, ослушавшись его приказа, но тут на стену галереи лег светлый блик, и я услышала, как по ее полу ступают необутые ноги.
«Надеюсь, это он, — подумала я, — а не что-то пострашнее!»
Он вошел в спальню, бледный и очень мрачный.
— Я все выяснил, — сказал он, ставя свечу на умывальник. — Я так и предполагал.
— Но что, сэр?
Он не ответил и продолжал стоять, скрестив руки на груди, глядя в пол. Через несколько минут он спросил каким-то странным тоном:
— Не помню, вы сказали, что видели что-то, когда открыли свою дверь?
— Нет, сэр, ничего, кроме свечи.
— Но слышали странный смех? И, кажется, слышали его раньше? Во всяком случае, что-то похожее?
— Да, сэр. Здешняя швея, Грейс Пул, она смеется именно так. Очень странная женщина.
— Вот именно. Грейс Пул! Вы догадались верно. Она, как вы говорите, странная женщина — и очень. Ну, я обдумаю все это. А пока я рад, что, кроме меня, только вы знаете, что тут случилось. Вы не пустоголовая болтунья и сумеете никому не проговориться. Я придумаю, как объяснить состояние кровати. — Он указал на нее. — А теперь возвращайтесь к себе. Я отлично скоротаю остаток ночи на диване в библиотеке. Уже почти четыре. Через два часа встанут слуги.
— Ну, так спокойной ночи, сэр, — сказала я, направляясь к двери.
Он как будто удивился — вопреки всякой логике, поскольку сам велел мне уйти.
— Как! — воскликнул он. — Вы уже покидаете меня? Прямо так?
— Вы же сказали, что я могу уйти, сэр.
— Да, но не попрощавшись, не сказав пары-другой добрых слов? Короче говоря, не так сухо и коротко! Вы же спасли мне жизнь! Избавили от лютой и мучительной смерти! И вы проходите мимо меня, будто мы даже не знакомы? Хотя бы обменяемся рукопожатием!
Он протянул свою руку, я протянула ему свою. Он взял ее, а потом сжал обеими руками.
— Вы спасли мне жизнь. Я имею удовольствие быть у вас в неоплатнейшем долгу. Большего я сказать не могу. Оказаться должником кого бы то ни было еще мне было бы невыносимо. Но вы — другое дело! Ваше благодеяние, Джейн, не ляжет на меня тяжким бременем.
Он умолк и посмотрел на меня. Почти видимые слова рвались с его губ, но он ничего не сказал.
— Спокойной ночи, сэр. И нет никакого долга, никакого благодеяния, бремени или обязательств.
— Я знал, — продолжал он, — что вы каким-то образом когда-нибудь поможете мне. Я увидел это в ваших глазах в первую же минуту. Их выражение и улыбка не… — он вновь умолк, — не напрасно исполнили восторгом мое сердце. Утверждают, что существует особое родство душ… мне доводилось слышать
