Однако Нортенгерленд не мог устоять перед нежными мольбами и печальным взглядом. Мисс Вернон ненавидела Париж и мечтала о Витрополе; она своего добилась. Однажды вечером, пожелав отцу доброй ночи, она услышала от него, что может дать распоряжения об отъезде когда пожелает. Через несколько дней пакетбот с графом и его домочадцами на борту уже пересекал пролив.
Глава 2
С самого прибытия в Витрополь Нортенгерленд выказывал странную обеспокоенность. Ему явно не хотелось, чтобы дочь оставалась здесь. Он все время был как на иголках. Пока ее присутствие в Эллрингтон-Хаусе никому не мешало, поскольку графиня находилась в Ангрии; с возращением Зенобии Каролине предстояло покинуть особняк. Однако графа тревожили и другие мысли, не высказываемые вслух и неведомые его дочери.
У мистера Перси есть свой особенный способ выражать недовольство. От него редко можно услышать укоризненное слово, порицание или даже приказ. Все это сквозит во взглядах и движениях, внятных лишь посвященным. Мисс Вернон видела перемену в отце, но не понимала ее причины. Когда перед прогулкой она подходила к нему в шляпке, очень милая и элегантная, если верить зеркалу, он не проявлял обычной спокойной радости, а замечал, что день сегодня пасмурный, или холодный, или ветреный, или еще почему-нибудь неподходящий для гулянья. Когда она после чая заглядывала в его гостиную и говорила, что проведет с ним вечер, он не улыбался и не удостаивал ее ласковым словом, просто сидел равнодушно. Его дочь Мэри болезненно ощутила бы эту сухость и замкнулась в оскорбленном молчании, но Каролина не обладала такой чуткостью души. Вместо того чтобы отнести отцовское недовольство к себе и приписать перемену в нем каким-то своим поступкам или упущениям, она думала, будто он болен, или хандрит, или у него что-то не ладится в делах. Ей было невдомек, что отец на нее сердит, и потому она ласково обнимала его за шею и целовала. И хотя граф принимал поцелуи с безразличием статуи, Каролина, вместо того чтобы молча удалиться, начинала щебетать, чтобы его развлечь, а не преуспев в этом, садилась за рояль, когда же он просил ее перестать, смеялась и говорила, что он такой же капризный, как маменька; затем, поскольку и это не помогало, тихонько устраивалась с книжкой у его ног. Так она и сидела однажды вечером, когда мистер Перси после долгого-предолгого молчания произнес:
— Ты не устала от Витрополя, Каролина?
— Ничуть.
— Думаю, тебе пора отсюда уехать, — продолжал граф.
— Уехать, папа? Перед самой зимой?
— Да.
— Я здесь всего три недели, — заметила мисс Вернон.
— В деревне тебе будет ничуть не хуже, — ответствовал ее отец.
— Парламент начинает работу, и открывается сезон, — настаивала она.
— Ты заделалась монархисткой? — спросил граф. — Будешь посещать дебаты и болеть за ту или иную партию?
— Нет, но в город съедутся люди.
— Мне казалось, ты пресытилась парижскими развлечениями?
— Да, но я хочу видеть витропольские.
— Эдем-Коттедж готов, — сообщил Нортенгерленд.
— Эдем-Коттедж, папа?
— Да. Дом близ Фидены.
— Ты хочешь отправить меня туда, папа?
— Да.
— Как скоро?
— Завтра или послезавтра, по твоему выбору.
Лицо мисс Вернон приняло выражение, которое трудно описать более приятными эпитетами, чем «кислое и надутое». Она проговорила нарочито медленно и с нажимом:
— Я бы не хотела ехать в Эдем-Коттедж.
Нортенгерленд промолчал.
— Я всей душой ненавижу север, — продолжала она, — и не люблю шотландцев.
— Селден-Хаус тоже готов, — сообщил мистер Перси.
— В Селден-Хаус я не хочу еще больше, — ответила его дочь.
— Тебе придется смириться либо с Фиденой, либо с Землей Росса, — быстро возразил мистер Перси.
— Я питаю к ним одинаково стойкое отвращение, — эти слова она произнесла со сдержанным высокомерием, которое в ее устах звучало почти комично.
Нортенгерленд долготерпелив.
— Выбирай сама, где тебе поселиться, — сказал он. — Но поскольку решено, что в Витрополе ты не останешься, выбирать надо быстро.
— Я предпочла бы остаться в Эллрингтон-Хаусе, — ответила мадемуазель Вернон.
— Я, кажется, уже говорил, что это неудобно, — промолвил отец.
— Еще хотя бы на месяц, — продолжала она.
— Каролина! — Голос звучал предостерегающе. Глаза Перси блеснули.
— Папа, ты недобрый.
Ответа не последовало.
«Неужто меня отошлют в Фидену?» — прошептала маленькая бунтарка, обращаясь к самой себе.
Брови мистера Перси сошлись к переносице. Он не любил, когда ему возражают.
— Лучше убей меня, чем отправлять на край света, в такое место, где я никого не знаю, кроме старого барсука Денара.
— Тебе не обязательно ехать именно в Фидену, — ответил Перси. — Я сказал, что ты можешь выбрать сама.
— Тогда я буду жить в Пакене, в Ангрии. Там у тебя дом.
— Исключено, — произнес граф.
— Хорошо, тогда я вернусь в Хоксклиф.
— О нет, только не в Хоксклиф. Нечего тебе там делать.
— Тогда я могу поселиться в Адрианополе, в Нортенгерленд-Хаусе.
— Нет.
— Папа, ты сказал, что я могу выбирать сама, и противоречишь мне во всем.
— Эдем-Коттедж — самое подходящее место, — прошептал Перси.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, разреши мне остаться в Витрополе! — воскликнула мисс Вернон после томительной паузы. — Папочка, ну пожалуйста! Будь добренький и прости меня, если я злюсь. — И она, вскочив, перешла к аргументам слез и поцелуев. Никто, кроме Луизы Вернон или дочери Луизы Вернон, не вздумал бы целовать Нортенгерленда, когда он в таком настроении.
— Просто объясни, почему ты не разрешаешь мне остаться, папочка, — продолжала она. — Чем я тебя рассердила? Я прошу-то всего о месяце, даже о двух неделях, чтобы повидаться с друзьями, когда те приедут в Витрополь.
— С какими друзьями?
— Я хотела сказать, с людьми, которых я знаю.
— И каких же людей ты знаешь?
— Ну, всего двух или трех, и я сегодня утром прочла в газете, что они скоро вернутся в город.
— Кто, Каролина?
— Некоторые ангрийцы. Мистер Уорнер, генерал Энара и лорд Каслрей. Вежливость требует подождать и нанести им визит.
— Так не годится, Каролина, — ответил граф.
— Почему не годится? Я просто хочу быть вежливой.
— Тебе незачем быть вежливой, и мы больше не станем об этом говорить. Я прошу тебя уехать в Фидену не позднее чем послезавтра.
Каролина мгновение сидела молча, затем проговорила.
— Итак, я не остаюсь в Витрополе и должна ехать в Эдем-Коттедж.
— Именно так.
— Очень хорошо, — бросила Каролина. Еще минут пять она сидела в задумчивости, затем встала, зажгла свечу, пожелала отцу доброй ночи и удалилась в спальню. Выходя из комнаты, она нечаянно с размаху ударилась лбом о дверь и набила себе здоровенную шишку, но ничего не сказала и продолжила путь. В комнате свеча выпала из подсвечника и погасла. Однако Каролина не стала ее поднимать и не позвонила, чтобы принесли другую, просто разделась и легла в темноте. Лежа одна в ночи, она принялась плакать. Рыдала мисс Вернон долго
