— Разумеется, моя душечка. И я была совершенно права, можете мне поверить. Есть тысячи причин, почему ни в одном приличном доме романы между учителями и гувернантками нельзя терпеть ни минуты лишней. Во-первых…
— Ради всего святого, маменька! Избавьте нас от перечисления причин, тем более что мы их знаем все: опасность дурного примера для невинных ангелочков, интерес друг к другу и, следовательно, пренебрежение своими обязанностями, взаимная поддержка и союз, а отсюда дерзость и наглость, бунты и скандалы. Я права, баронесса Ингрэм из Ингрэм-Парка?
— Моя лилея, ты права, как всегда.
— В таком случае сказать больше нечего, переменим тему.
Эми Эштон, то ли не услышав этого распоряжения, то ли не обратив на него внимания, сказала своим нежным детским голоском:
— Мы с Луизой тоже любили дразнить нашу гувернантку, но она была такая добрая душа! Все терпела, и ничто не могло вывести ее из себя. Она никогда на нас не сердилась, правда, Луиза?
— Да, никогда. Мы могли делать все, что нам вздумается: рыться в ее столе и рабочей шкатулке, выворачивать ее ящики. А она была такая покладистая и дарила нам все, чего бы мы ни попросили.
— Полагаю, — перебила мисс Ингрэм, насмешливо изогнув губы, — нам грозят воспоминания обо всех когда-либо живших гувернантках, и чтобы избежать подобной кары, я вновь предлагаю переменить тему. Мистер Рочестер, вы поддерживаете мое предложение?
— Сударыня, я поддерживаю вас и сейчас, и всегда.
— Тогда беру на себя труд предложить новую. Синьор Эдуардо, вы сегодня в голосе?
— Донна Бьянка, если прикажете, то буду.
— В таком случае, синьор, примите мое королевское повеление привести в порядок ваши легкие и прочие голосовые органы, ибо они потребуются для служения моему величеству.
— Кто откажется быть Риччио при такой божественной Марии?[43]
— Ах, подите вы с Риччио! — воскликнула она, встряхнув головой и локонами, и направилась к роялю. — По-моему, пиликавший на скрипочке Давид был тряпкой. Я предпочитаю черного Босуэлла.[44] На мой взгляд, мужчина — не мужчина, если в нем нет хоть частицы дьявола. И пусть история твердит что хочет о Джеймсе Хепберне, но мне кажется, он был именно таким необузданным, неистовым героем-разбойником, кому бы я согласилась даровать мою руку.
— Господа, вы слышали? Так кто же из вас всех больше похож на Босуэлла? — воскликнул мистер Рочестер.
— Я бы сказал, что первенство тут принадлежит вам, — отозвался полковник Дент.
— Клянусь честью, я весьма вам обязан, — был ответ.
Мисс Ингрэм, которая тем временем с гордым изяществом села за рояль, теперь королевским жестом расправила складки белоснежной юбки и блестяще заиграла вступление, продолжая говорить. В этот вечер она выглядела необыкновенно оживленной, и ее слова, и весь ее вид предназначались, казалось, для того, чтобы вызвать у слушателей не просто восхищение, а благоговейное изумление: она, несомненно, собиралась поразить их чем-то особенно смелым и блистательным.
— Ах, как мне надоели нынешние молодые люди! — вскричала она, бегая пальцами по клавишам. — Слабодушные, слабосильные сморчки, которые не смеют шагу ступить за ворота родительского парка, да и туда дойти могут лишь с разрешения маменьки и под ее опекой. Они только и знают, что ухаживать за собственными смазливыми физиономиями, холить свои белые руки и выставлять напоказ маленькие ступни! Как будто красота хоть что-то значит в мужчине! Как будто красота и прелесть это не особая привилегия женщины! Ее законное украшение и наследие. Я соглашусь, что уродливая женщина — это пятно на светлом лике творения, но что касается мужчин, пусть их стремлением будут сила и доблесть. Охота, травля, сражения — вот в чем должны они искать успеха, все остальное не стоит и ломаного гроша. Вот в чем стремилась бы преуспеть я, будь я мужчиной.
— Когда я выйду замуж, — продолжала она после паузы, которую никто не прервал, — мой избранник будет мне не соперником, но фоном. Я не потерплю посягательств на свой трон и потребую поклонения мне одной. Он не станет делить его между мной и своим отражением в зеркале. Мистер Рочестер, теперь пойте, а я буду вам аккомпанировать.
— Я весь покорность, — последовал ответ.
— Ну так песня корсара! Узнайте, что я обожаю корсаров, а потому пойте con spirite.[45]
— Приказы из уст мисс Ингрэм вложат жар и в снеговика.
— Но остерегитесь! Если вы мне не угодите, я пристыжу вас, показав, как надо петь такие вещи.
— Но это значит предложить награду за провал! Теперь я приложу все усилия, чтобы потерпеть неудачу.
— Gardez-vous en bien![46] Если вы нарочно сфальшивите, я придумаю соразмерное наказание.
— Мисс Ингрэм следует быть милосердной, ибо в ее власти наложить кару, какой не выдержит никто.
— О? Объясните! — приказала она.
— Простите, сударыня, тут объяснения не нужны. Ваш собственный тонкий ум должен подсказать вам, что один ваш суровый взгляд уже равносилен самой страшной казни.
— Пойте! — сказала она и, вновь опустив руки на клавиши, заиграла аккомпанемент с большим воодушевлением.
«Вот подходящая минута, чтобы ускользнуть», — подумала я, но меня остановили мощные звуки, огласившие комнату. Миссис Фэрфакс сказала, что у мистера Рочестера прекрасный голос, и она не преувеличила: могучий, но мягкий бас, в который он вкладывал свои чувства, свою силу. Этот голос проникал в самое сердце и будил там странное волнение. Я подождала, пока не стихла последняя полнозвучная нота и не возобновились прерванные на время разговоры, а тогда тихо покинула свой укромный уголок и вышла через боковую дверь, которая, к счастью, была в двух шагах от моего диванчика. Узкий коридор вел в прихожую, но там я заметила, что бант моей туфли развязался, и, чтобы завязать его, опустилась на колено на ковре перед нижней ступенькой лестницы. Я услышала, что дверь столовой открылась, раздались мужские шаги. Поспешно поднявшись, я оказалась лицом к лицу с мистером Рочестером.
— Как поживаете? — спросил он.
— Хорошо, сэр.
— Почему вы не подошли поговорить со мной в гостиной?
Я подумала, что могла бы задать тот же вопрос ему, но вслух от подобной вольности удержалась и ответила только:
— Я не хотела отвлекать вас, сэр. По-моему, вы все время с кем-нибудь беседовали.
— Что вы поделывали в мое отсутствие?
— Ничего особенного. Занималась с Аделью, как всегда.
— И становились все бледнее и бледнее. Я это заметил с первого взгляда. В чем причина?
— Ни в чем, сэр.
— Вы не простудились в ту ночь, когда чуть меня не утопили?
— Вовсе нет.
— Возвращайтесь в гостиную. Вы дезертировали слишком рано.
— Я устала, сэр.
Он некоторое время смотрел на меня.
— И немного приуныли, — сказал он затем. — Из-за чего? Скажите мне.
— Да нет же, сэр. Я ничуть не приуныла.
— А я утверждаю обратное. Вы так приуныли, что еще несколько слов — и у вас потекут слезы. Вот они заблестели у вас на глазах. Да-да, блестят, поднимаются выше, и одна капля уже
