— Я так изумлена! — начала она. — Право, не знаю, что и сказать вам, мисс Эйр. Мне ведь это не снится, правда? Порой я задремываю. Когда сижу вот так одна и мне мерещится всякое, чего нет. Мне не раз в такой дремоте казалось, будто мой дорогой муж, который пятнадцать лет как скончался, вдруг входит и садится рядом со мной. И я даже слышу, как он зовет меня по имени — Элис, как звал когда-то. Теперь вы можете мне сказать, правда ли, что мистер Рочестер попросил вас стать его женой? Не смейтесь надо мной. Но я очень ясно помню, как он приходил сюда минут пять назад и сказал, что через месяц ваша с ним свадьба.
— То же самое он сказал и мне, — ответила я.
— Значит, правда! Вы ему верите? Вы дали согласие?
— Да.
Она посмотрела на меня в полном недоумении.
— Вот уж никогда бы не подумала! Он ведь очень гордый. Все Рочестеры были горды, а его отец к тому же любил деньги. Да и его самого всегда называли расчетливым. Он намерен жениться на вас?
— Так он мне сказал.
Она оглядела меня с ног до головы. Ее глаза сказали мне, что не обнаружили никаких чар, которые могли бы объяснить тайну.
— Это выше моего понимания! — продолжала она. — Но, несомненно, все так и есть, раз вы подтверждаете. Что из этого получится, я предсказать не берусь. Просто не знаю. Равенство в положении и состоянии в таких случаях имеет большое значение. А еще разница в возрасте! Целых двадцать лет! Он же почти в отцы вам годится!
— О нет, миссис Фэрфакс! — воскликнула я, несколько задетая. — Ничего подобного! Никто, увидев нас вместе, этого даже не подумал бы. Мистер Рочестер выглядит совсем молодым, да и душой моложе, чем некоторые в двадцать пять лет.
— Он правда женится на вас по любви? — спросила она.
Ее холодность и скептичность так больно меня ранили, что на мои глаза навернулись слезы.
— Мне грустно, что я вас огорчаю, — продолжала старушка, — но вы так молоды, так плохо знаете мужчин, что мне хотелось предостеречь вас. Как учит старинная пословица: «Не все то золото, что блестит». И я очень опасаюсь, как бы не вышло что-то совсем другое, чем мы с вами ожидаем.
— Но почему? — спросила я. — Разве я так омерзительна? Разве мистер Рочестер не может питать ко мне подлинную нежность?
— Да нет же! Выглядите вы достойно и очень похорошели в последнее время. И мистер Рочестер, вполне вероятно, очень к вам привязался. Я с самого начала замечала, что он относится к вам по-особому. Бывали минуты, когда подобное предпочтение тревожило меня, внушало желание остеречь вас, но мне не хотелось указать даже на возможность чего-то дурного. Я знала, что подобное предположение поразит вас или оскорбит. А вы были такой тактичной, скромной и благоразумной! И я надеялась, что вы сами сумеете защитить себя. Просто выразить не могу, что я пережила вчера ночью, когда искала вас по всему дому и не могла найти. И хозяина тоже. А потом, в полночь, увидела, как вы вернулись с ним.
— Не стоит обсуждать это теперь, — нетерпеливо перебила я. — Достаточно того, что все хорошо.
— Надеюсь, все будет хорошо до самого конца, — сказала она. — Но, поверьте, вы не можете быть излишне осторожной. Постарайтесь держать мистера Рочестера на расстоянии вытянутой руки, не полагайтесь не только на него, но и на себя. Джентльмены его положения не часто женятся на гувернантках.
Во мне росла досада, но тут, к счастью, вбежала Адель.
— Позвольте мне… позвольте мне поехать с вами в Милкот! — восклицала она. — Мистер Рочестер говорит «нет!». А ведь в новой карете так много места. Попросите его, чтобы он позволил мне поехать в Милкот.
— Хорошо, Адель, — сказала я и поспешила выйти с ней, радуясь, что избавляюсь от мрачных наставлений. Карета была запряжена и как раз подъезжала к крыльцу, а мой патрон расхаживал по двору. За ним по пятам следовал Лоцман.
— Адель ведь может поехать с нами, сэр? Не правда ли?
— Я сказал ей «нет». Дети мне ни к чему! Только вы!
— Пожалуйста, мистер Рочестер, позвольте ей поехать, будьте добры! Так лучше.
— Вовсе нет. Она будет несносной помехой.
В его голосе и взгляде было нетерпеливое раздражение. Я вновь ощутила холод предостережений миссис Фэрфакс, давящий груз ее сомнений — нечто неясное, неопределенное омрачало мои надежды. Чувство, что мне дана власть над ним, почти меня покинуло. И я привычно подчинилась ему без новых настояний. Однако, подсаживая меня в карету, он заглянул мне в лицо.
— Что случилось? — спросил он. — Солнечное сияние погасло. Вы правда хотите, чтобы девочка поехала? Вы огорчитесь, если она останется?
— Да, я предпочла бы, чтобы она поехала с нами, сэр.
— Ну так беги надень шляпку, — приказал он Адели. — И молнией назад!
Она выполнила его распоряжение со всей быстротой, на какую была способна.
— В конце-то концов одно утро значит не так уж много, — заметил он, — раз совсем скоро я намерен сделать тебя своей: твои мысли, разговоры, общество станут моими на всю жизнь!
Адель, оказавшись в карете, осыпала меня поцелуями в благодарность за мое заступничество и тотчас была пересажена в угол с другого бока от него. Теперь она лишь грустно поглядывала в мою сторону: столь грозное соседство заставило ее присмиреть — опасаясь новой перемены в его настроении, она не решалась даже шепотом сказать что-то, спросить о чем-нибудь.
— Пусть она сядет рядом со мной, — сказала я умоляюще. — Она может обеспокоить вас, сэр, а здесь достаточно места.
Он передал ее мне точно болонку.
— Я все-таки отошлю ее в пансион, — объявил он, но уже с улыбкой.
Адель поняла и спросила, должна ли она будет поехать туда sans mademoiselle?[55]
— Да, — ответил он. — Категорически sans mademoiselle, так как я собираюсь забрать мадемуазель на луну. Там я отыщу пещеру в какой-нибудь белой долине между вулканами, и мадемуазель будет жить в ней со мной, и только со мной.
— Но ей же нечего будет есть. Она умрет с голоду, — задумчиво предположила Адель.
— Утром и вечером я буду собирать для нее манну небесную. Лунные равнины и горные склоны, Адель, выбелены манной.
— Но она замерзнет. Как она разожжет огонь?
— Огонь вырывается из лунных гор. Когда
