Победила – подло, с упором на идею первого царского самозванства и опорой на врагов Руси поляков и иезуитов – династия Романовых с «предателем Филаретом», любимцем «природного» самозванца и поляков, в миру Федора Никитича, получившего сан митрополита и патриарха от двух Лжедмитриев, подсадившего на престол слабого, безвольного, малообразованного 15-летнего сына Михаила, не помышлявшего о восхождении на царский престол, об ответственности государя перед Отечеством. Хорошо, что хоть повезло царю Михаилу с супругой Евдокией Стрешневой, с родовыми корнями можайскими и мещовскими. И пойдет плодиться, расцветать и пахнуть через браки с иноземцами поначалу бессильная предательская династия «предателя Филарета» с саном митрополита и патриарха от врагов Отечества двух Лжедмитриев, чтобы протухнуть и с треском рухнуть через 300 лет.
Вряд ли кто найдет хоть какие-то исторические достоинства у затюканного батюшкой-соправителем Филаретом бездарного царя Михаила Федоровича Романова, тем более в сравнении с убитым подлецами-предателями талантливым и мужественным Федором Годуновым, подготовленным батюшкой, царем Борисом Годуновым, для великих дел на благо и процветание в веках России.
Да, за царем Борисом есть великий грех отделения от народа – «когда царь грешит, то его грех народ не отмолит» – во время глада и мора, когда надо было спасать весь народ, а не только свое семейство и горстку приближенных, и когда за три голодных года в Русском государстве вымерло от трети до половины народа в разных землях Руси, и «христианин ел христианина». Много лукавых деяний было у небезгрешного, излишне тщеславного Годунова, как в ранге простого боярина, конюшего, «правителя», так и государя при восшествии на царский трон, и на самом царском троне до своего смертного часа. Слишком часто лукавый и тщеславный Годунов оказывался рядом с преступлениями и преступниками, неподалеку от них, оставаясь формально с «чистыми руками», не обагренными человеческой кровью его политических соперников и недругов.
Но ведь много полезного сделал для Русского государства боярин, конюший-правитель, царь Борис Годунов. Ведь после Смутного времени и Романовы, и другие боярские партии, да и многие церковные иерархи, словно мстя Годунову за его грехи, больше мнимые, чем всамделишные, постарались многие беды страны в Смуту перевалить на плечи Годунова и его боярской партии, даже вытравить из политической жизни страны, из народной памяти само имя первого избранного царя.
Не исключено, что память о царе Борисе и его полезных деяниях до Смуты хотели физически вытравить по причине поголовного предательства элит, бесславия и бессовестности верхов, да и низов тоже, присягающих несколько раз то одним, то другим царям, – при обрушении привычного мира, лишении человеком нравственных опор жизни, с честью и достоинством. И отсюда тьма самозванцев на троне и рвущихся к царскому трону, когда измену присяге царедворцев в политический хаос, поглотивший многие деяния и государственные начинания Годунова, легко можно представить борьбой не на жизнь, а на смерть с «интриганом и преступником-отравителем» царем Борисом. А что, если Россия потеряла сотню лет своего развития и триумфа политической воли царя Бориса, не увидев на троне «просвещенного престолонаследника» Федора II (заслуживающего лучшей участи и могущего стать одним из самых великих русских царей) и продолжения «династии Годуновых» через талантливых детей, сына и дочь Ксению царя Бориса?
Не исключено, что Провидению нужны были и радости, и горести-страдания русского народа при взлете и падении первого избранного царя в русской истории, пусть и не прирожденного, а России необходимо помнить и уроки русской Смуты с самозванцами, изменами «присяге крестоцелования», несчастными государями – чтобы творить и утверждать при любых поветриях историческую справедливость процветания государства, добра, любви и «высшей правды».
Бог творит историю через простых людей и государей даже тогда, когда потомки их соперников за право быть впереди всех, со своими требованиями к укладу жизни и «своей правдой», делают все возможное, чтобы опорочить, замолчать или позабыть их, простолюдинов и государей, праведников и не праведников…
А в заключение – о личных мотивах и обстоятельствах отношения к Годунову, Цареву-Борисову городку (нынешнему Борисово рядом с Можайском, в восьми-девяти километрах от Николина града), Голяду-Можаю-Можайску, а также к голодной годуновской эпохе «двух лун» и «двух солнц» на основании старых детских воспоминаний и рассказов ближайших можайских родственников…
В известном стихотворении К. Д. Бальмонта «В глухие дни (Предание)», написанном в знаковом 1899 году и впервые опубликованном в 1900 году, то есть на стыке XIX и XX веков, одним из первых, если не первым в русской поэзии отражены трагические события «малого ледникового периода» и голода на стыке XVI и XVII вв., эпохи царствования Годунова с мистической визуальной спецификой летописных свидетельств «двух солнц» и «двух лун» и «народного озверения».
«В глухие дни Бориса Годунова, во мгле Российской пасмурной страны толпы людей скиталися без крова, и по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, с свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный: „Хлеба! Хлеба! Хлеба!“ из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты щипали жадно чахлую траву, как скот озверены и неодеты, и сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, живым давали смрадный адский хлеб, во рту у мертвых сено находили, и каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались. И небеса, таясь меж туч тройных, внезапно красным светом озарялись, являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, орлы парили с криком над Москвой, на перекрестках молча старцы ждали, качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, в Отрепьева свой дух переселя».
Это стихотворение Бальмонта я впервые в жизни прочитал двенадцатилетним подростком в библиотеке дома-музея Маяковского (в бывшем Гендриковом переулке). Туда я без всяких проблем записался, после того как меня и моих школьных друзей отказались записывать в Историческую и Ленинскую библиотеки, поскольку для записи в них требовался паспорт. Мои школьные друзья посчитали, что без паспорта им и «у Маяковского» тоже ничего не светит, потому снисходительно разрешили мне читать поэзию Серебряного века в единственном числе с нотками страдальческого сожаления: «Вряд ли ты чего вычитаешь о проблеме „двух лун“ и „двух солнц“ у больших фантазеров и бузотеров из поэтической братии начала двадцатого века». А я действительно зажег своих перовских одноклассников с историческим и физико-математическим складом ума и авантюрно-исследовательской жилкой идеей разрешить проблематику «двух солнц» и «двух лун», которую вынес после посещений Борисова,
